Кабинет главврача Центральной Муромской больницы.

Анна Витальевна Кобрук медленно разливала по тонким фарфоровым чашкам дымящийся цейлонский чай. Ее движения были плавными и точными. Напротив, вальяжно развалившись в кресле для посетителей, сидел Игнат Семенович Киселев. На его лице играла довольная ухмылка.

— Ты представляешь, Анна, — говорил он, принимая из ее рук чашку. — Наш гениальный Подмастерье не только вылечил этого бандита Мкртчяна, но и заставил его во всем признаться! А знаешь как?

Кобрук приподняла бровь, делая маленький глоток.

— И как же?

— Он использовал побочный эффект «Эгида-семь»! — Киселев хихикнул. — Он его парализовал, а потом вызвал полицию! Запер его в собственном теле и провел допрос!

Кобрук, обычно сдержанная и холодная, не выдержала. Она отставила чашку и расхохоталась — громко, от души.

— Ох, Игнат, ну кто еще на такое способен! Только Разумовский! Это же надо додуматься — превратить побочный эффект в инструмент правосудия! Дьявольски изящно!

— Экстравагантно, конечно, — заметил Киселев, когда она отсмеялась. — На грани фола.

— Но я его действия полностью поддерживаю! — перебила Кобрук, и ее голос снова стал жестким и властным. — Мкртчян получил по заслугам. А больница избавилась от серьезной угрозы. Главное, чтобы в официальных отчетах про такие… методы… не было ни слова!

— Можешь не сомневаться, — заверил Киселев, становясь серьезным. — Я лично проконтролировал историю болезни. Там все чинно и профессионально. Препарат «Эгида-семь» применен строго по жизненным показаниям для предотвращения неврологических осложнений системного васкулита. Дозировка соблюдена. Побочные эффекты зафиксированы в протоколе. Комар носа не подточит.

— Отлично, — кивнула Кобрук. — Тогда…

Дверь в кабинет распахнулась без стука, с такой силой, что ударилась о стену. Фарфоровая чашка в руке Кобрук дрогнула, чай выплеснулся на блюдце.

На пороге стояли четверо мужчин в строгих, официальных мантиях Высшей Гильдии Целителей. Их лица были холодны и непроницаемы.

Глаза Кобрук полезли на лоб от изумления и дурного предчувствия. Она узнала их всех.

Журавлев?! Демидов?! Воронцов?! Величко?!

Весь цвет, вся верхушка Владимирской Гильдии. Собственной персоной. Здесь, в ее кабинете, в провинциальном Муроме.

Магистр Журавлев, глава регионального отделения, стоял впереди. На его лице играла злорадная, торжествующая улыбка.

— Не ждали, Анна Витальевна? — он наслаждался произведенным эффектом. — А мы к вам. С внезапной ежегодной проверкой!

— Но… — Кобрук медленно поднялась из-за стола, ее лицо окаменело. — Но ежегодная проверка только через три месяца!

— А мы решили провести ее заранее, — Журавлев сделал шаг вперед и с легким стуком положил на стол официальный документ с тяжелыми восковыми печатями. — Положение о Гильдии позволяет. Она ведь не зря называется внезапной. Так что — готовьтесь. Со мной приехала целая комиссия. Мы проверим каждый ваш кабинет, каждую историю болезни, каждый выписанный рецепт. И горе вам, если мы найдем хоть малейшие нарушения.

Он обвел взглядом сначала Кобрук, а затем посмотрел прямо на застывшего с чашкой в руке Киселева.

— И особенно тщательно мы проверим работу ваших молодых, подающих надежды специалистов. Если вы понимаете о чем я…

Я проверял состояние пациента после вчерашней аппендэктомии.

Шов чистый, живот мягкий, перистальтика вялая, но есть. Классическое, почти скучное течение послеоперационного периода. Та самая рутина, которая дает лекарю иллюзию контроля и порядка.

Именно в этот момент в палату, нарушая стерильную тишину, вихрем влетел Мастер-Целитель Шаповалов. Его лицо было красным, на лбу выступила испарина, а обычно строго уложенные волосы растрепались.

— Разумовский, быстро за мной! — выпалил он без прелюдий.

Так, это не его обычный контролируемый гнев. Это другое. Тревога.

Почти… паника? Нет, не паника.

Скорее, бешеная энергия генерала, чей фланг только что неожиданно атаковали.

— Что за пожар? — удивился Фырк, материализуясь на моем плече. — Кто-то умер? Или Шаповалов решил срочно принять роды?

Я коротко извинился перед недоумевающим пациентом и поспешил за заведующим. Он не шел — он почти бежал по коридору, на ходу бросая через плечо:

— Собираю экстренное совещание. Всех наших.

Всех наших. Значит, хомяков. И меня.

Это не ЧП больничного масштаба, вроде массового отравления. Это что-то узконаправленное. Что-то, что касается только нашего отделения. Что-то, что мы натворили.

В ординаторской хирургического отделения уже собралась вся команда.

Воздух был таким густым от напряжения, что его можно было резать скальпелем. Пончик-Величко нервно теребил мембрану стетоскопа, Суслик-Фролов самозабвенно грыз ногти, а новенький Славик просто застыл у окна, как олень в свете фар.