Вдоль дороги — идеально подстриженные кусты, декоративные фонари. Впереди показались ворота поместья — массивные, кованые, с фамильным гербом фон Штальбергов. Два льва, держащие щит с тремя звездами.

Охранник в будке узнал машину, кивнул. Ворота медленно, величественно разъехались.

— Сергей, — обратился барон к водителю. — К главному входу.

Я нахмурился.

Мы же договаривались, что нас отвезут домой, в Муром. У меня завтра — точнее, уже скоро сегодня, воскресенье — дежурство в больнице. Обход в девять утра. Вероника тоже на работу к восьми.

— Ульрих Карлович, — начал я. — Мы бы хотели поехать домой. День был очень тяжелый, а завтра рано вставать…

— Илья, Вероника, — барон повернулся к нам. В его голосе появились просительные нотки, совершенно не свойственные этому властному человеку. — Останьтесь на ночь. Пожалуйста. Очень прошу.

— Но мы же…

— Послушайте, — он наклонился ближе. — Вечер все равно испорчен. Прием сорван, гости разъехались в панике. А вы даже толком поесть не успели — сразу эта драка, потом скорая, больница. У вас наверняка ни крошки во рту не было с самого обеда.

Желудок предательски заурчал, подтверждая его слова. Действительно, последний раз я ел с утра.

— К тому же, — продолжил барон, — до Мурома еще час езды минимум. Сейчас почти двенадцать ночи. Приедете в час, пока поедите и уляжетесь — два. А на работу вставать то рано. Когда смена? Наверно часов с восьми-девяти утра начинается?

Я кивнул.

— Ну вот, — так и знал! — авторитетно заявил он — Четыре часа сна — это несерьезно. Особенно после такого стресса и… магического истощения.

Я переглянулся с Вероникой. Она пожала плечами и еле заметно кивнула — мол, как скажешь, так и будет. За время наших отношений она научилась читать мои настроения.

Я взвешивал варианты.

С одной стороны, хотелось домой. В свою квартиру, свою кровать, привычную обстановку. С другой — барон был прав.

Я едва держался на ногах. Еще час тряски в машине — и я просто вырублюсь.

К тому же, барон явно что-то задумал. На приеме, перед дракой, он хотел мне что-то важное сказать. Интересно, что это.

— Хорошо, — кивнул я. — Спасибо за приглашение. Мы останемся.

— Отлично! — барон просиял, как ребенок, получивший долгожданный подарок. — Не пожалеете! У меня отличные гостевые комнаты, а повар приготовит что-нибудь вкусное! А утром Сергей отвезет вас в Муром. К восьми будете на месте, как раз успеете на работу.

Машина подъехала к главному входу особняка.

Те же массивные дубовые двери, что и днем, но теперь они были мягко освещены прожекторами, скрытыми в кустах. На пороге уже стоял дворецкий — пожилой мужчина в безупречном фраке. Тот же, что встречал гостей на приеме.

— Добро пожаловать домой, ваше благородие, — поклонился он.

— Генрих, — барон вылез из машины, мы последовали за ним. — Приготовьте лучшую гостевую спальню для лекаря Разумовского и его спутницы Вероники.

— Синие покои, ваша светлость?

— Да, они самые удобные. И передайте на кухню — нужен поздний ужин в малой столовой. Что-нибудь простое, домашнее. Никаких фуа-гра и прочих изысков.

— Будет исполнено, ваша светлость.

Мы вошли в дом.

И я поразился разнице. Если парадная часть особняка, где проходил прием, была холодным, бездушным музеем — позолота, лепнина, хрусталь, картины в тяжелых рамах, — то жилые покои оказались совершенно другими.

Уютными. Домашними. Человеческими.

Стены были теплых пастельных тонов — персиковых и бежевых — вместо холодного белого и золота.

Мебель — да, дорогая, но прежде всего удобная. Глубокие кресла, диваны с множеством подушек. Книжные шкафы до самого потолка, забитые книгами с потертыми корешками.

На стенах — семейные фотографии в простых деревянных рамках. Барон с покойной женой на фоне гор. Маленькие дети в смешных костюмах. Какие-то родственники на праздниках. Обычные фото, непарадные портреты.

Вот это настоящий дом. — Подумал я. — А парадные залы — просто декорация. Театр для поддержания статуса.

Фырк крутил головой, разглядывая обстановку.

— Ух ты! Тут даже уютно! Не то что в той золотой клетке!

Малая столовая оказалась действительно малой — по меркам этого особняка.

Комната метров тридцать, круглый стол из темного дуба на двенадцать персон. По сравнению с парадным залом на сотню гостей — камерная обстановка.

Стол накрыли на троих, в дальнем от двери конце. Горели свечи в серебряных подсвечниках — не для пафоса, а просто потому, что яркий электрический свет резал уставшие глаза.