— Эй, двуногий, ты сейчас прямо на нее рухнешь! — обеспокоенно пискнул Фырк у меня в ухе. — Может, присядешь? Или лучше приляжешь?

— Держусь, — мысленно ответил я, опираясь на Веронику. — Но ты прав. Батарейка на нуле.

Черный седан барона фон Штальберга — последняя модель представительского класса, с шумоизоляцией как в бункере — плавно скользил по ночной трассе, унося нас прочь от Владимира.

За тонированными стеклами проплывали редкие огни придорожных деревень.

В салоне царила уютная полутьма, нарушаемая только мягкой янтарной подсветкой приборной панели и едва слышным шепотом кондиционера.

Я откинулся на мягкое кожаное сиденье. Натуральная кожа, ручная выделка, пахнет дорого. Усталость накатывала тяжелыми, свинцовыми волнами.

Прикрыл глаза.

Магическое истощение коварная штука. Сначала адреналин маскирует симптомы, держишься на чистой воле и упрямстве. Но потом, когда опасность миновала, тело предъявляет счет. И счет немаленький.

Каждая клеточка ныла. Магические каналы горели, как после ожога крапивой. Даже думать было тяжело — мысли ползли как сонные мухи.

Фырк, невидимый, устроился у меня на плече, прижался теплым боком к шее.

— Эй, двуногий, не вырубись! — его мысленный голос был искажен зевотой.

Вероника сидела рядом, наши плечи соприкасались. От нее пахло духами — что-то цветочное, легкое. Она тоже была вымотана, но держалась.

Барон повернулся с переднего сиденья. В полумраке салона его лицо казалось старше, усталее. Седина в висках серебрилась в свете проезжающих фонарей.

— Илья, как там молодой Ушаков-то? Пришел в себя? Будет жить?

— Пока без сознания, — ответил я, стараясь говорить четко, не выдавая усталости. — Седация после реанимационных мероприятий, плюс естественное истощение организма после фибрилляции желудочков. Это нормально. Мозгу нужно время, чтобы восстановиться после кислородного голодания.

— Но он поправится? Полностью?

— С гипертрофической кардиомиопатией не бывает «полностью поправится». Это генетическое заболевание, оно на всю жизнь. Но при правильном лечении — да, он проживет долгую жизнь. Ограничения, конечно, будут. Но это жизнь, а не существование.

Барон помолчал. Его пальцы барабанили по кожаной обивке подлокотника — нервная привычка.

— Знаешь, я все думаю… — начал он и вдруг хлопнул ладонью по подлокотнику так, что водитель вздрогнул. — Ну ничего! Когда этот Ушаков очухается и поймет, что произошло, он мне еще устроит! За Альберта! Скажет — твой сын чуть не убил моего! Покушение на убийство! Потребует компенсацию! А его компенсации… Даже думать боюсь, что он может запросить…

Типичная реакция. Сначала облегчение, что кризис миновал, а потом мозг начинает прокручивать возможные последствия. Особенно юридические. Богатые люди всегда думают о последствиях.

— Ульрих Карлович, — я повернулся к нему, стараясь вложить в свой усталый голос максимум убедительности. — Не стоит об этом беспокоиться. Совсем не стоит.

— Как это не стоит? Мой сын ударил его сына по голове! Была остановка сердца!

— Которая произошла не из-за удара, а из-за врожденного порока сердца. Я подробно объяснил графу Ушакову всю ситуацию. Драка с Альбертом стала триггером, да. Но она же и спасла Максиму жизнь.

— В смысле — спасла? — барон нахмурился.

— Представьте — Максим Ушаков ходит с бомбой замедленного действия в груди. Гипертрофированное сердце, готовое сорваться в фатальную аритмию от любого стресса. Сегодня это была драка на приеме, где я оказался рядом и смог помочь. А завтра? Это мог быть теннисный матч в загородном клубе. Заплыв в бассейне. Секс с девушкой, в конце концов. И там никого бы не было рядом. Никто бы не продержал его столько времени.

— То есть… — барон медленно осознавал. — Альберт фактически…

— Спас ему жизнь. Парадоксально, но факт. Спровоцировал кризис в контролируемых условиях, где была возможность оказать квалифицированную помощь. Граф Ушаков это прекрасно понимает. Более того, он благодарен.

Барон откинулся на спинку сиденья, выдохнул.

— Не могу поверить. Мой балбес-сын — спаситель?

— Невольный спаситель, — уточнил я.

— Илья, — барон повернулся ко мне полностью, развернувшись в кресле. — Знаешь, я даже представить не мог, что ты мне СТОЛЬКО раз поможешь. Месяц назад ты спас мою жизнь — буквально вытащил с того света. Сегодня — спас репутацию семьи, предотвратил скандал, возможно, уголовное дело. Я в таком долгу перед тобой…

— Никакого долга, — отмахнулся я. — Я просто делаю свою работу. За первый случай вы мне щедро заплатили.

— Деньги — это не благодарность, — покачал головой барон. — Деньги — это просто бумажки. А ты… ты дважды спас то, что дороже любых денег.

Красиво говорит. Аристократическое воспитание — умение облекать мысли в красивые слова. Хотя, кажется, искренность в его голосе тоже чувствуется.

Машина свернула с трассы на частную дорогу. Асфальт здесь был идеальным — ни ямки, ни трещинки.