Не опасаетесь ли вы, перервалъ Сиръ Гарри, чтобъ она, если будетъ принуждена за васъ выдти, не стала смотрть на васъ такъ какъ Елисавета Французская смотрла на Филиппа II, когда онъ ее принялъ на своихъ границахъ въ качеств супруга, которой ей казался свекромъ; т. е. съ большимъ страхомъ и трепетомъ, нежели снисхожденіемъ и любовію? И вы можетъ быть не лучшимъ будете казаться ей, какъ и сей старый монархъ своей принцесс.

Страхъ и трепетъ, отвчалъ сей ужасный человкъ, столько приличны уговоренной двиц, какъ жен; и начавши смяться (подлинно, другъ мой, Сиръ Гарри уврялъ насъ, что сія гнусная тварь смялась.) прибавилъ онъ, что его дло было внушать ей страхъ, еслибы онъ имлъ причину думать, что его лишаютъ любви; что съ своей стороны увренъ онъ, что если страхъ и любовь не должны быть совмстны въ супружескомъ состояніи, то мущина, который заставляетъ себя бояться, есть самый разсудительный.

Если бы глаза мои имли силу, которую приписываютъ Василиску, то я бы ничего столько усильно не желала, какъ идти поразить взоромъ сіе чудовище.

Однако мать моя думаетъ, что ты удивительную бы показала услугу преодолніемъ своего къ нему отвращенія. Если тамъ: говоритъ она, (я думаю, что уже о томъ тебя спрашивали) названіе и святость повиновенія, если исполненіе его ничего не стоитъ?

Какое нещастіе любезный другъ, что выборъ твой не иметъ лучшихъ предмтовъ! или Скилла, или Харибда.

Всякой другой особ, подобной теб съ которою бы поступали съ такою жестокостію, я знаю, какой бы тотчасъ дала совтъ. Но я уже говорила, что малйшая безразсудность, предполагаемая неразборчивость въ столь благородномъ нрав, каковъ твой, была бы рана для всего пола.

Пока я ласкалась нсколько независимостію, къ которой хотла тебя преклонить, сія мысль была единое средство, въ которомъ я находила утшеніе. Но нын, когда ты столь убдительно доказала мн, что должно оставить сіе намреніе, тщетно силюсь я искать какое нибудь пособіе. Я хочу оставить перо, дабы подумать еще о семъ.

Я думала, размышляла, разсматривала, и обьявляю теб, что не боле какъ и прежде успла. Что я теб намрена сказать, есть то, что я молода, какъ и ты, что имю разсудокъ гораздо тесне и страсти сильне.

Я теб давно говорила, что ты весьма много жертвуешь, предлагая о своемъ согласіи не вступать ни когда въ супружество. Если сіе предложеніе будетъ принято, то земля, которую имъ столь жалко отдлить отъ фамиліи достанется со временемъ твоему брату, и удобне можетъ быть, нежели сомнительнымъ возвращеніемъ., которымъ имъ льститъ Г. Сольмсъ. Ты стараешься, любезный другъ, вложить сію мысль въ странныя ихъ головы. Тиранниечское слово власти, есть единое только возраженіе, которое можно длать противъ сего торжествованія.

Не забудь, что если ты ршишься оставить своихъ родственниковъ, то почтеніе и нжность твоя къ нимъ не позволили бы подать на нихъ никакого обьявленія для своего оправданія. И слдовательно ты бы имла противъ себя публику; и если бы Ловеласъ продолжалъ свое разпутство, и не поступалъ съ тобою благопристойно, то какое оправданіе для ихъ съ тобою поступка, и для ненависти, которую они ему открыли!

Я прошу небо, чтобъ оно тебя боле просвтило. Имю еще сказать, что съ своими мыслями могла бы я предпринять все, хать во всякое мсто, нежели видть себя женою такого человка, коего бы ненавидла, и не престала бы всегда ненавидть, если бы онъ былъ подобенъ Сольмсу. Не боле бы также стала сносить досады и оскорбленія, коими ты отягощена, по крайней мр отъ брата и сестры, еслибы я имла такое терпніе въ разсужденіи отца и дядьевъ.

Мать моя увряетъ себя, что они по изтощеніи всхъ усилій къ покоренію тебя своимъ расположеніямъ, оставятъ предпріятіе свое, когда будутъ отчаеваться о успх. Но я не могу быть съ нею согласна. Я не вижу, чтобъ она имла другое основаніе, нежели собственныя свои догадки. Иначе я бы подумала въ твою пользу, что ето есть тайна между ею и твоимъ дядею.

Надобно возпрепятствовать, если можно, чтобъ ты не была увезена къ своему дяд. Сей гнусный человкъ, священникъ и церьковь, присутствіе твоего брата и сестры… Безъ сомннія ты будешь принуждена отдаться Сольмсу; и чувствія непреклонности, столь новыя для тебя, не оградятъ тебя въ столь тесномъ случа. Ты прибгнешь къ своему свойству. Будешь только себя защищать презрнными слезами, моленіями, и безполезными рыданіями и обрядъ не прежде будетъ оскверненъ, если позволишь мн сіе выраженіе, пока не осушатъ твои слезы, и принудятъ тебя молчать, и принять новый видъ чувствованія, которымъ бы ты могла получить прощеніе отъ своего новаго обладателя и забвеніе всхъ опытовъ твоей ненависти. Словомъ, любезный другъ, теб должно будетъ его ласкать. Прежнее твое поведеніе зависило отъ скромности твоего состоянія; а роль твоя здсь будетъ состоять въ томъ, чтобъ оправдывать его безстыдную насмшку, что дp3;вицы, которыя поступаютъ притворно, суть обыкновенно страстныя женьщины. И такъ ты начнешь прохожденіе сего званія чувствительною признательностію, за ту снисходительность, которая будетъ причиною пріобртенной тобою милости, и если онъ по своимъ правиламъ, не будетъ тебя принуждать страхомъ сохранять сіе чувствованіе, то я узнаю тогда, что обманываюсь.

Однако при всемъ томъ истинный вопроса смыслъ я должна оставить неопредленнымъ, и представить его собственному твоему ршенію, кое будетъ зависть отъ степени жара, который ты увидишь въ ихъ поступкахъ, или отъ опасности больше или меньше возрастающей быть увезенною въ домъ своего дяди. Но я повторяю еще моленія свои къ Богу, дабы онъ благоволилъ быть какому нибудь произшествію, которое бы могло теб воспрепятствовать принадлежать когда либо тому или другому изъ сихъ двухъ людей. О естлибы ты могла остаться двицею, дражайшая моя пріятельница, пока промыслъ покровительству достоинствамъ и добродтелямъ, не изберетъ теб человка достойнаго тебя, или по крайней мр столько, достойнаго какимъ можетъ быть смертный!

Съ другой стороны я бы не желала, чтобъ съ качествами служащими къ толикому украшенію супружескаго званія, ршилась ты ограничить себя незамужнымъ состояніемъ. Ты знаешь, что я неспособна къ ласкательству. Языкъ мой и перо суть всегда органы моего сердца. Ты должна довольно изслдовать саму себя, по крайней мр въ сравненіи съ прочими женьщинами, дабы не сомнваться о моей искренности: въ самомъ дл, почему бы утверждали, чтобъ особа, которая почитаетъ за удовольствіе открывать и удивляться всему, что есть похвальнаго въ другой, не примчала такія же качества въ самой себ, когда извстно, что еслибы она не обладала ими, не могла бы съ такимъ удивленіемъ зрть ихъ въ другомъ человк? И для чего бы не приписывали ей похвалъ, которыя бы она приписывала всякой другой имющей половину ея совершенствъ; а особливо, естьли она неспособна къ тщеславію или гордости, и если она столько отдалена отъ презрнія тхъ, кои не получили такихъ преимуществъ; сколько отъ того, чтобъ возноситься чрезмрно полученіемъ оныхъ? Возноситься чрезмрно, сказала я? ахъ! какъ бы ты могла когда нибудь сіе показать?