277

предковъ. „Суть же скверныя мольбища ихъ лсъ и каменіе, и рки и болота, источники и горы, солнце, луна и звзды“. Что же, неужели это результатъ христіанской символики за 6 вковъ существованія ея на Руси? Обращеніе къ востоку, о которомъ постоянно упоминается въ заговорахъ, вызываетъ христіанскія представленія, говоритъ Мансикка; тамъ сконцентрированы вс событія земной жизни Христа. И онъ приводитъ въ подтвержденіе свидтельство одного древняго поученія, что христіане обращаются къ солнечному восходу не потому, что они востокъ обожаютъ; но потому, что Богъ есть истинное солнце. Въ то время, какъ мы обращаемся къ нашей прежней родин, потерянному раю, мы просимъ Бога, чтобы онъ намъ возвратилъ его1). Конечно, съ востокомъ связаны христіанскія представленія, но обращеніе къ нему было, очевидно, и раньше христіанства. Не этимъ ли объясняется и самая потребность пояснять въ поученіи смыслъ обращенія къ востоку? Не было бы надобности доказывать, что, поклоняясь иконамъ, поклоняются не самому образу, а лицу, изображаемому имъ, если бы раньше не было извстно идолопоклонства. Не было бы и потребности объяснять, что, молясь на востокъ, молятся „Истинному Солнцу“, а не просто солнцу, если бы раньше не поклонялись просто солнцу. Да вдь и не только христіанскій знахарь обращается къ востоку, зорямъ и свтиламъ. Т же пріемы были извстны и заклинателямъ древней Индіи. И въ ихъ чарахъ важную роль играли зори, фазы луны и т. д.2). Напримръ, чтобы открыть колдуна, ложились спать лицомъ къ востоку3). Тмъ, что нкогда поклонялись свтиламъ и водамъ, объясняется фактъ, что до сихъ поръ сохранилось громадное количество заговоровъ въ форм молитвъ къ этимъ предметамъ, а не вылившихся въ эпическую форму. И теперь все еще живущее у насъ и на Запад поклоненіе зорямъ и свтиламъ при заговорахъ не результатъ непониманія символовъ, а прямое наслдство языческой древности.

278

Въ предыдущихъ главахъ я далъ два опредленія заговоровъ: одно чисто вншнее, формальное, другое генетическое, указывающее на исходную точку развитія заговора. Теперь послдній разъ оглянемся на тотъ процессъ эволюціи заговоровъ, какой я здсь пытался освтить, и спросимъ: что же такое заговоръ по существу, по своему содержанію? и что такое заговорное творчество? Едва ли правъ Мансикка, утверждающій, что нельзя прослдить развитіе заговоровъ, а можно наблюдать лишь процессъ ихъ распаденія. Если для него вся заговорная литература ничего не говоритъ объ упорной вковой работ народной мысли, a свидтельствуетъ о ея темнот и засто, то мн кажется, что съ этимъ нельзя согласиться. Мы теперь видли, что можно прослдить не только процессъ распаденія заговоровъ, но и процессъ созиданія. Это — медленная коллективная работа надъ созданіемъ миа. Органическій процессъ созданія заговора — процессъ созданія легенды, миа для оправданія поисшатавшагося авторитета симпатическаго обряда. По содержанію своему на высшихъ ступеняхъ развитія заговоръ представляетъ легенду, миъ, подтверждающій законность соотвтствуюшаго симпатическаго обряда. Выше я говорилъ о хожденіи `a St Fesset и описывалъ этотъ обрядъ (стр. 269). А вотъ легенда, санкціонирующая его. Одинъ мальчикъ изъ озорства загадилъ St Fesset. Непонятная болзнь поразила виновную часть тла, и ни одинъ докторъ не могъ опредлить ея причины. Посл настойчиваго допроса мальчикъ признался въ своемъ проступк. Родители пошли съ нимъ къ St Fesset, и вс принесли ему повинную, не забыли также уплатить и денежную пеню, и ребенокъ выздоровлъ1). Это не заговоръ, а просто легенда, созданная по тмъ же психологическимъ побужденіямъ, по какимъ создаются и заговорныя легенды. Но какъ она похожа на заговоръ. Сравнимъ ее хотя бы съ классическимъ 2-мъ мерзебургскимъ заговоромъ. Какъ тутъ, такъ и тамъ ясное распаденіе на три части: несчастный случай, безуспшное лченіе, исцленіе

279

благодаря совершенію того обряда, по поводу котораго создалась легенда.

Обратимся еще къ вопросу о ритм и рим заговоровъ. Действительно ли они свидтельствуютъ о первичной псенной форм, какъ утверждалъ Аанасьевъ1), а за нимъ и другіе миологи. Для нихъ это было лишнимъ подтвержденіемъ происхожденія заговоровъ изъ древнихъ гимновъ. Не такъ опредленно высказывается по этому вопросу А. Веселовскій. „Основная форма заговора была“, говоритъ онъ, „двучленная, стихотворная или смешанная съ прозаическими партіями“2). Но уже Крушевскій замтилъ, что рима не только явленіе позднйшее, но и разрушающе дйствующее на заговоры3). Это мнніе поддержалъ и Зелинскій. Онъ говоритъ, что метръ и рима позднйшее явленіе, относящееся къ той эпох, когда потребовалась точность сохраненія заговоровъ. Въ это время въ заговорахъ начали вырабатываться общія мста, шаблоны. Рима даже искажала смыслъ заговора4). Выше мы видли, что и Эберманъ также отмчалъ разрушительную роль римы (стр. 44). Для Зелинскаго заговоры стихотворные — явленіе позднйшее. „То обстоятельство, что нкоторые изъ первыхъ сохраняютъ иногда черты боле древнихъ воззрній, намъ кажется, не можетъ служить доказательствомъ вообще большей древности стихотворныхъ заговоровъ — чаровническихъ псенъ“5). Кто же правъ? Какіе заговоры древне — стихотворные или прозаическіе? Мн кажется, что общій недостатокъ всхъ приведенныхъ сейчасъ мнній заключается въ ихъ невниманіи къ различнымъ видамъ заговоровъ. Упомянутые изслдователи произносятъ приговоры вразъ надъ всми разнообразными заговорами. Однако дло обстоитъ не такъ просто. Для всхъ разбиравшихся въ этой глав заговоровъ и для подобныхъ имъ мнніе Зелинскаго справедливо. Мы видли,

280

что на первоначальныхъ ступеняхъ ихъ фармаціи не можетъ быть и рчи о псенной форм. Здсь, безспорно, ритмъ и рима — явленія позднйшія. Заговоры въ устной передач какъ бы „сговорились“ въ стихотворную форму такъ же, какъ „сговариваются“ въ нее и сказки. „Жилъ ддъ да баба. Была у нихъ курочка ряба“ и т. д. Едва ли можно утверждать, что это отголосокъ первичной псенной формы сказки. Такъ же нельзя утверждать, что стихотворная редакція заговора — сна Богородицы древне прозаической. Однако нельзя обобщать мнніе о первичности прозаической формы. Дло въ томъ, что на самомъ дл существовали и существуютъ „чаровническія псни“, а древность ихъ не только не уступаетъ древности прозаическихъ заговоровъ, но, можетъ быть, и превосходитъ ее. Ритмъ и рима чаровническихъ псенъ совершенно иного происхожденія, чмъ въ разобранныхъ выше заговорахъ. Тамъ они сопутствуютъ заклинанію съ перваго момента его появленія, какъ увидимъ изъ слдующей главы.

Теперь обратимъ вниманіе на другую сторону заговоровъ. Какъ они исполнялись? Наши названія — „заговоръ“, „наговоръ“, „шептаніе“, нмецкія — Besprechung, pispern указываютъ на то, что заговоры именно говорились, шептались. У французовъ заговоръ называется incantation, колдунъ — enchanteur. Были ли когда-нибудь французскіе заговоры „напвами“ не извстно. На свидтельство названія здсь нельзя положиться, потому что оно произошло отъ латинскаго incantatio (чары, заговоръ), incantator (колдунъ), incantare (очаровывать). У римлянъ, дйствительно, мы уже находимъ соотвтствіе между названіемъ и способомъ исполненія чаръ. Римляне заговоры пли. У нихъ поэзія и заговоръ носили одно названіе — carmen. Потебня говоритъ, что „заговоръ, который у всхъ народовъ нашего племени рано или поздно сводится на параллельныя выраженія врод Limus ut hic… etc. безъ сомннія есть молитва“1). Посл того, что мы узнали о параллелистическихъ заговорахъ, трудно согласиться съ этимъ положеніемъ. Но относительно древнеримскихъ заговоровъ онъ иметъ долю справедливости. Я уже раньше говорилъ о магическомъ характер древнихъ молитвъ и теперь только обращу вниманіе на то, какую роль въ нихъ играло пніе.

Въ древней молитв нельзя было измнить ни одного слова, ни одного слога и, особенно, ритма, которымъ она должна была пться2). Значитъ, самый напвъ имлъ магическую

282

силу; нарушеніе правильности напва могло лишить силы всю молитву, весь обрядъ молитвы. По свидтельству Цицерона, греки очень заботливо сохраняли древніе напвы, antiquum vocum servare modum. И Платонъ, когда предписывалъ въ своихъ „Законахъ“ неизмнность напвовъ, согласовался съ древними законами1). Заговоръ Limus ut hic ничмъ отъ молитвы не отличается. Онъ плся, причемъ пвшій обходилъ съ изображеніями изъ воску и ила вокругъ жертвенника. Налицо, значитъ, обрядъ, текстъ и ритмъ.

Съ ролью обряда въ чарахъ мы уже познакомились. Теперь обратимъ вниманіе на роль ритма. Для того, чтобы выяснить его значеніе въ чарахъ, придется обратиться къ чарованіямъ народовъ нецивилизованныхъ, потому что у нихъ сохранились еще т синкретическія формы чаръ, какія у цивилизованныхъ народовъ почти уже безслдно исчезли. Въ римскихъ чарахъ мы видли ритмъ пнія. Но, спускаясь къ народамъ боле примитивнымъ, открываемъ, что въ чарахъ участвовалъ не только ритмъ пнія, но и ритмъ музыки, ритмъ тлодвиженій, танца. Однако прежде чмъ перейти къ обзору синкретическихъ чаръ дикихъ, у которыхъ ритмъ играетъ очень важную роль, посмотримъ не сохранилось ли и у европейскихъ народовъ отголосковъ того важнаго значенія, какое имлъ нкогда ритмъ и у нихъ. Не плись ли и европейскіе заговоры? Т, о которыхъ говорилось въ предыдущей глав, вроятне всего, никогда не плись. Однако, безспорно, чарованіе псней было. Существуютъ обломки псенъ — заклинаній. Выше я приводилъ польскую псню на ясную погоду (стр. 93). Вся псня состоитъ изъ описанія обряда: готовится какой-то странный борщъ на одномъ разсол, да и безъ соли (дло идетъ, очевидно, о простой вод); борщъ (вода) ставится на дубокъ съ тою цлью, чтобы дубокъ покачнувшись разлилъ его. Мы видли, что дождь заклинается совершенно аналогичными чарами. Кропятъ съ дерева водой или брызжутъ втками, омоченными въ вод. У Фрэзера собрано много аналогичныхъ дождечарованій. Описанный

283

въ польской псн обрядъ только еще сильне подчеркиваетъ изобразительный моментъ. Не надо человку лзть на дерево и брызгать оттуда. Дубокъ самъ качнется и разольетъ воду. Такимъ образомъ получается иллюзія дождя, пошедшаго самимъ собою. Но вотъ въ чемъ затрудненіе. Описываемый въ псне обрядъ иметъ, очевидно, въ виду вызвать дождь, а сама псня поется какъ разъ съ обратною цлью. Мн кажется, что здсь произошла путаница, потому что обрядъ давно уже забылся, и поющія теперь псню двушки не понимаютъ того значенія, какое онъ нкогда имлъ. Этимъ объясняется то, что вода обратилась въ нелпый борщъ. Надо было объяснить обычай ставить горшокъ съ водою на дубъ, и его объяснили, какъ приношеніе дождю. Переносъ же псни отъ заклинанія дождя на заклинаніе ведра былъ посл этого тмъ боле возможенъ, что въ самой псн не требовалось никакихъ измненій. Надо было только поставить въ начал отрицаніе „nie“. Справедливость такого предположенія вполн подтверждаютъ украинскія присказки-заклинанія. Въ нихъ одинъ и тотъ же мотивъ примняется при заклинаніи и дождя и ведра. Вотъ заговоръ, чтобы дождь шелъ: