Они подошли к краю тротуара и через несколько минут остановили машину. Майкл поцеловал Элисон в щеку и распахнул дверцу.

– 71-я улица, дом 17.

Aодитель кивнул. Такси тронулось с места.

Эдисон следила, как фигура Майкла исчезает вдали. Прищурившись, она задрала голову, глядя на окна пятого этажа. Без сомнения, там что-то было. Силуэт. Старый священник. Он сидел точно так же, как и... Элисон не знала, как долго он так сидел. Отец Мэтью Галлиран. Какое-то отношение к происходящим в доме событиям он, без сомнения, имеет. Но вот какое? Элисон продолжала смотреть в окно, и вдруг что-то сверкнуло в лучах солнца, какой-то металлический предмет. Но лишь на одно мгновение.

Такси завернуло за угол.

Глава 20

Путь до Колумбийского университета был недолог. Майкл расплатился с водителем и прошел через главные ворота в университетский городок. Сверившись с листочком бумаги, он повернул налево, к той стороне прямоугольного двора, которая не прилегала к Бродвею, и двинулся по направлению к большому зданию, выходившему на Амстердам-Авеню. Он вошел внутрь и остановился перед застекленным списком, над которым было начертано название факультета: "Литература и иностранные языки". Майкл вновь заглянул в свой листочек и отыскал в списке преподавателей имя: Грегор Рудзински. Оно было почти в самом конце. Скорее всего поляк. Адъюнкт-профессор.

Он поднялся по лестнице, нашел 217-ю аудиторию, открыл старинную дверь и очутился в небольшой полутемной комнате.

За письменным столом сидел неряшливо одетый человек лет тридцати. По виду - типичный профессор, какими их изображают в кинофильмах.

– Войдите, - сказал Рудзински.

– Спасибо, - ответил Майкл, присаживаясь.

– Судя по всему, вы тот самый джентльмен, что мне звонил.

– Да.

– Очень интересно.

– Что именно?

– Вы. У меня есть одно хобби, в котором я стал уже профессионалом.

– И что это за хобби?:

– Пытаюсь по голосу определить внешность человека. Вы именно такой, каким я вас себе представлял, просто удивительно, даже одеты так, как я думал. Но...
– он замолчал.

– Но?..

– По вашему лицу я вижу, что дело, с которым вы пришли ко мне, не терпит отлагательств. По телефону я этого не услышал. Вот что странно.

– Вы так уверены в серьезности моей просьбы?
– спросил Майкл, потрясенный проницательностью Рудзински.

– Да, - с важностью ответил тот.

– А что еще вы можете увидеть? Рудзински улыбнулся.

– Хотите чаю? Он почти готов.
– Он повернулся на вращающемся кресле и потянулся за чайником.

– Нет, спасибо, - отказался Майкл.
– Вы обязательно должны попробовать. Это очень редкий сорт, с юга Китая. Исключительный вкус и аромат. Точно не хотите попробовать?

– Я никогда не был большим любителем чая. Тем не менее спасибо.

Рудзински кивнул головой на чайник:

– Новы не возражаете, если я?..

– Что вы!
– воскликнул Майкл, изумившись, что человек спрашивает разрешения попить чаю в собственном кабинете. Хотя эти европейцы помешаны на правила хорошего тона. Интересно, что бы он стал делать, если бы Майкл возражал?

Рудзински осторожно наливал чай через ситечко.

– Насколько больше хлопот, чем с самоваром, - заявил он, поднимая дымящуюся чашку.
– Восхитительно. Что-то есть в этом чае, что успокаивает нервы и проясняет ум.
– Он поставил чашку на стол, достал пачку "Пэлл-Мэлла" и предложил Майклу.
– Курите.

– Нет, спасибо, я не курю.

– Вообще не имеете вредных привычек?

– : Не совсем так. Я просто не курю.

Рудзински повертел в руках наполовину пустую красную пачку и отшвырнул ее в сторону. Раскрыл ящик стола, вытащил оттуда ручной работы трубку, набив ее, поджег и откинулся в кресле.

– Так что я могу для вас сделать? Вы, помнится, говорили что-то о переводе.

– И вы сказали, что сможете его выполнить.

– Да, если я правильно вас понял. Можно взглянуть?

Майкл залез в карман и извлек изрядно помятый листок бумаги, на который Элисон переписала буквы. Положил его на стол, разгладил ладонью и передал сгоравшему от любопытства профессору. Тот подвинул поближе лампу и пробежал текст глазами.

– Очень интересно. Форма ранней латыни, употреблявшаяся за 300 - 400 лет до правления Цезарей. Ее можно обнаружить лишь в очень древних рукописях.

"Откуда Элисон выкопала это?" - изумился про себя Майкл, а вслух спросил:

– Вы сможете перевести это? Рудзински явно оскорбился и с возмущением ответил:

– - Естественно. По сравнению с другими древними языками и диалектами это довольно просто. На самом деле, если у вас найдется несколько свободных минут, я могу сделать это прямо сейчас. Это недолго.

– Я располагаю вечностью.

Рудзински извлек из ящика стола желтый блокнот, отточил карандаш и с энтузиазмом принялся за работу. Внимание его было абсолютным, он склонялся над столом, словно близорукий монах над священными текстами, глаза его находились в шести-семи дюймах от бумаги, рука с карандашом зависла наготове. Эта скрупулезность вселила в Майкла уверенность, что профессор сделает все возможное, чтобы перевод был как можно более точным. Несколько раз ученый вычеркивал какое-то слово или фразу, вновь перечитывал написанное и подбирал более подходящий английский эквивалент. Каждый раз он бормотал: "Нет, нет, неверно", - а после раздумий восклицал: "Вот так лучше! Гораздо лучше!" Вся работа заняла у него около десяти минут, в течение которых Майкл неспокойно ерзал на стуле, разглядывая корешки книг, которых не то что не читал, но Даже и не знал об их существовании, чиркая что-то на листке бумаги, который выдал ему Рудзински, заметив, что он рисует на столе.