Я набрала воздуха и сказала:

— Да. Я утверждаю. Но ради нашей дружбы и всего, что мы пережили, я прошу у тебя объяснений. Я не хочу ссор из-за недопонимания. — Он выглядел по-прежнему оскорблённым, и потому я добавила, — Ведь есть же вероятность, что сказанное тобой по телефону объясняется как-то просто и безобидно. Я слушаю.

Мар вздохнул.

— Одну минутку, — покачал головой он, — Мне жаль, что ты оказалась в таком положении, Санда. Хорошо, сейчас ты поймёшь. Всё очень просто. Я кое-что тебе покажу. Сейчас.

И он полез за пояс штанов или в задний карман.

Я выхватила «треккед» почти одновременно, и два ствола уставились друг на друга, как птицы в полёте, за миг до столкновения. В руке Мара был сжат его «рудди». Я помнила, что там ещё оставались три патрона, но бронебойная комитетская «десятка» явно перевешивала дамский пистолет по огневой мощи.

— Брось, — сказала я и не узнала своего голоса, — Брось. Даже если мы нажмём курки одновременно, ты меня ранишь, но я тебя убью — дворникам собрать будет нечего.

— Санда?

— Брось его, — тихо повторила я, — Мар, зачем ты это сделал?! Ведь ты же… ведь мы же…

— Извини. У меня свои обстоятельства, — сказал Мар, но пистолет всё-таки опустил. Его лицо дёргалось, руки дрожали.

— Это я понимаю. Просто скажи мне, что происходит, Тень тебя порви?! Брось оружие! — закричала я.

Я не знаю, что было написано на моём лице, но Мар коротко проследил за дулом «треккеда» и неуверенно разжал пальцы. Очень правильный поступок с его стороны. Я отшвырнула «рудди» носком туфли в траву. Пусть кто-то найдёт оружие, из которого застрелен офицер Комитета… И от этой мысли мне стало жутко.

— Санда. Я… Да, впрочем, ты не поймёшь… Это сложнее, чем ты можешь понять!

— Почему же это?

Мар открыл рот — и закрыл. Мне показалось, я поняла и так. Я же НЕ человек.

— Ты идиот… — глухо процедила я.

— Ты меня ненавидишь — это нормально в твоём положении… — начал Мар.

— Нет, Мар, — сказала я, — Мне тебя жаль. Ты даже не представляешь, куда ты влез.

И я опустила ствол. Мар недоверчиво проследил глазами за оружием и спросил с хриплым, почти игривым, вызовом:

— Что же, ты меня больше не убиваешь?

— Нет, — сказало моё горло, — Сейчас, если я пущу тебе пулю в голову, я лишь сделаю тебе услугу.

Губы Мара усказила нервная усмешка. Он тяжело дышал и выглядел совсем не уверенным. Я бы даже сказала — растерянным, полным стыда и дешёвой бравады.

— О чём ты, девочка? Ты нарочно меня пугаешь. Очень по-детски, — перебрал плечами да Луна, — Только зачем?

— Не дорос ты, чтоб звать меня девочкой. И уже не дорастёшь. Нужна же мне какая-то сатисфакция за твои поступки, — улыбнулась я. Внутри меня ворочались крысы и ежи, — Позволь, я расскажу тебе одну историю. Год назад, когда я пропала, знаешь, что со мной на самом деле произошло?

— Ну, — нетерпеливо сказал Мар, переступив с ноги на ногу и снова недоверчиво глянув на оружие в моих руках.

— Меня выкрали из дома люди Фернада. Из-за того, что я помогала КСН — и они решили, будто я важная шишка и что-то знаю. Меня накачали наркотиками и бросили в ящик размером чуть больше меня, а потом пытали несколько часов. Этим занимался псих, который ржал от каждого моего крика и каждой раны. Много-много часов — пока меня не спас один хороший человек, которого теперь уже нет в живых.

Пока я говорила, на лице Мара ничего не отражалось. Но его тело не молчало — оно совершало слишком много лишних движений. Так что у меня возникло подозрение, что кое-что из описанного он уже видел — хотя бы на чьём-то чужом примере.

— У меня не было выхода! — неожиданно закричал он, — Они взяли мою мать за горло, что я мог сделать?! Всю Семью они держат за яйца! Он сказал, что если ты найдёшь Санду… и чем скорее…

— Я знаю, — прервала его я, — Именно потому мне тебя жаль. Думаю, у тебя и впрямь не было выхода. Хотя, может быть, какой-то был. На самом деле, лучше не знать, как бы я повела себя в такой ситуации.

Глаза Мара отразили надежду. Наверное, с такой же надеждой Рунго да Ругана смотрел на Валлера и Марка этим утром. И чем это закончилось? И чем это могло закончиться, отпусти они его живым?

— Да! — уверенно воскликнул он, — Вот именно. Так что не жалей меня, я ещё, может, своё возьму.

— Уже нет, — улыбнулась я, — Это и так уже стоило тебе чести. А ещё жизни Киная и остальных друзей. Для нормального человека — терять уже больше нечего. Ты… был… нормальный. Могу тебя лишь пожалеть. И ещё больше мне тебя жаль, если ты им расскажешь правду по меня.