— Пускай и такъ, сказалъ американецъ: — но въ обмн ролей есть своя хорошая сторона. Мужчина, который очищаетъ лса, осушаетъ болота, проводить желзныя дороги по пустынямъ, строитъ висячіе мосты чрезъ Ніагару, не можетъ въ то же время складывать буквы и сочинять вирши. Почему же такому мужчин не прилагать своихъ силъ къ длу матеріальныхъ выгодъ и не предоставлять женщин утшаться въ эфирныхъ сферахъ, гд витаютъ поэтъ и мыслитель?

— Почему? возразилъ Свенъ: — а потому что и въ этихъ сферахъ, такъ же как и во всякихъ другихъ, самое высокое мсто досягаемо только для мужчины; потому что если мужчины предоставятъ эти сферы женщинамъ, то они не только не произведут ничего геніальнаго, но и самый геній, если какъ исключеніе разовьется между ними, будетъ непризнанъ, обвиненъ въ ереси и осмянъ ими. Вспомните только о несчастномъ Эдгар-Аллан Поэ. Онъ величайшій лирическій поэтъ, произведенный Америкой, а между тмъ его имя никто не осмливается произнести въ такъ называемомъ почтенномъ обществ.

— Этотъ приговоръ, отвчалъ американецъ: — падаетъ не на поэта, а на человка, не на сочинителя «Ворона», но на Поэ, который шатается пьяный по улицамъ Бостона или Нью-Йорка.

— Соотечественники могли бы извинить эту слабость человка, составляющему славу ихъ отечества, но что значить эта слабость теперь, когда могила навсегда сомкнулась надъ нимъ? Поэтъ живетъ въ своихъ твореніяхъ; его творенія — онъ самъ. Поэтъ подобенъ химику, который какъ бы волшебствомъ творитъ изъ отвратительныхъ матеріаловъ самые лучшіе духи. Человкъ Поэ могъ быть причастенъ жалкимъ земнымъ недостаткамъ, но поэтъ Эдгаръ свободенъ отъ нихъ. Можно было предъ бднымъ литераторомъ запирать двери, но творенія генія должны быть во всхъ рукахъ.

— Можетъ быть, вы и правы, отвчалъ американецъ смясь: — признаюсь, въ приговор надъ Поэ я слдую только общему мннію, но честью смю васъ уврить, что совсмъ не знаю этого общественнаго поэта и до настоящей минуты ни одной строчки изъ его стиховъ не читалъ.

— Вы возбуждаете въ насъ крайнее любопытство прослушать что-нибудь изъ твореній Зтой обезславленной славы, сказала одна изъ присутствующихъ дамъ, не мало гордившаяся своими познаніями въ англійской литератур: — не можете ли вы передать намъ что-нибудь изъ лучшихъ его стихотвореній? Вроятно, вы знаете многое изъ нихъ наизусть.

— Къ сожалнію, ничего не знаю, отвчалъ Свенъ.

— Тамъ на стол, сказала мистрисъ Дургамъ: — лежитъ книга съ переводами американскихъ стихотвореній. Можетъ быть, въ ней найдется что-нибудь и изъ Эдгара Поэ.

Свенъ взялъ красиво переплетенный томикъ, на который указала мистрисъ Дургамъ, и нсколько минутъ молча перелистывалъ страницы.

— Тутъ много есть стихотвореній Эдгара Поэ, сказалъ онъ наконецъ: — а между тмъ нтъ самаго знаменитаго и, быть можетъ, самого характеристическаго стихотворенія: «Воронъ». По правд сказать, оно и непереводимо, какъ вообще говоря вс стихи трудно переводить. Посл того, что я выразилъ такую похвалу поэзіи Эдгара Поэ, мн почти страшно представить его дамамъ въ такомъ обезображенномъ вид какъ переводъ.

— Пожалуйста прочтите! закричало до полудюжины голосовъ: — мы убдительно просимъ васъ о томъ.

Свенъ взглянулъ на мистрисъ Дургамъ, и увидлъ холодное, равнодушное лицо. Ни малйшаго слда любопытства или участія не выражалось на немъ.

— Вотъ одно изъ лучшихъ стихотвореній, сказалъ Свенъ, нсколько смущенный такимъ невозмутимымъ равнодушіемъ: — оно называется:

АННАБЕЛЬ ЛИ.

«Много, много лтъ прошло, какъ въ нкоторомъ царств у моря жила красная двица. Вы не знаете ее, а я назову ее Аннабель Ли. Она любила меня, а я любилъ ее, мою стройную, черноокую лань!

Я былъ ребенкомъ и она была ребенкомъ въ этомъ царств у моря. Но не выразить словами, какъ любила она меня, какъ я любилъ ее, мою прелестную Аннабель Ли. Геніи воздушные плакали отъ зависти, смотря на насъ.

Вотъ и причина, что въ одну ночь буря разразилась изъ тучъ и захватила въ ледяныя объятія милую Аннабель Ли. Въ бур явился ея знатный сродникъ и похитилъ мою дорогую лань и скрылъ ее въ могил въ царств у моря.

Геніи позавидовали намъ; вдь они и вполовину не такъ счастливы, какъ мы. Вотъ причина, каждому извстная въ царств у моря, почему въ одну ночь буря разразилась изъ тучъ и убила мою Аннабель Ли.

А все же она любила меня, а любилъ. ее, мою любимицу, стройную какъ лань и блую какъ снгъ. И вс геніи въвоздух, и вс демоны въ мор вовки не разлучатъ меня съ моей очаровательной Аннабель Ли.

И появится ли луна, а мои мечты уже объ Аннабель Ли. И блестятъ ли звзды, а въ моихъ глазахъ — глаза Аннабель Ли. И до разсвта я обнимаю смло мою любимицу, мою жизнь, мою лань, мою невсту на гробниц здсь у моря, въ гробу у шумнаго моря...»

— О, какая прелесть! что за очарованіе! дышетъ нгой! какая нжность! шептали, вздыхали и картавили голоса вокругъ чайнаго стола.

— Я нахожу, что все это таинственностью отзывается, замтилъ молодой адъюнктъ философіи.

— Что надо подразумвать подъ именемъ знатнаго сродника? спросила молодая двица съ блокурыми локонами.

— Ангела смерти, должно быть, отвчалъ Свенъ сухо.

— О Боже! воскликнула молодая двица: — сколько тутъ ужасовъ!

Мистрисъ Дургамъ ничего не сказала. Пока гости распространялись въ остроумныхъ сужденіяхъ насчетъ бднаго стихотворенія, она встала съ дивана и нсколько разъ прошлась по комнат. Потомъ опять подошла и остановилась нсколько въ сторон отъ другихъ, какъ-разъ противъ Свена.