Свенъ испытывалъ въ жизни своей много разочарованій подобнаго рода, да и собственно говоря, не вся ли его жизнь была длиннымъ рядомъ разочарованій, которыя приготовляла ему необузданная живость фантазіи и чрезчуръ взыскательныя требованія, которыхъ онъ вслдствіе того добивался отъ вещей и людей? Но никогда еще не казалась ему такъ мучительна эта разница, всегда остающаяся въ пользу идеала, когда къ дйствительности примняется масштабъ воображенія. Съ робкой тоскою приближался онъ къ портрету, надясь теперь лицомъ къ лицу увидться съ богиней; — завса упала и что же увидіъ его смущенный взоръ? Простую смертную женщину, хорошенькую, очень хорошенькую — но только женщину...

Свенъ довольно наглядлся. Чувство горечи переполняло его душу. Ему хотлось бы сейчасъ уйти. Неумолкающій говоръ и смхъ общества за чайнымъ столомъ вдругъ опротивли ему и показались пошлыми. Чрезъ нсколько минутъ онъ вышелъ въ залу и присоединился къ гостямъ, которые все еще не насмотрлись на колекцію жуковъ. Бенно предупредилъ уже его въ зал и даже прочиталъ лекцію объ удивительномъ наскомомъ, которое за нсколько дней предъ тмъ доставлено было Дургаму однимъ пріятелемъ его изъ Бразиліи. Бенно былъ опытнымъ зоологомъ и именно жукъ былъ его сильною стороною. Онъ умлъ разсказать интереснйшія исторіи на счетъ этого созданія, такъ что его слушатели, и поучались и восхищались. Но никто не прислушивался къ его лекціи съ такимъ любопытствомъ, какъ Дургамъ. Свенъ, воспользовавшись этимъ временемъ, подробно изучалъ физіономію этого человка.

Но съ какимъ тщаніемъ ни старался онъ изучать его, а все же не могъ добиться настоящаго результата. Широкій, мужественный лобъ обозначалъ необычайную силу мышленія, твердо сомкнутыя губы и сильный, угловатый подбородокъ тоже указывали на могучую силу воли и ни предъ чмъ не отступающую ршимость — но вотъ и все тутъ. Ни однимъ взглядомъ глаза его не обличили, что таится въ душ этого человка; ни одна улыбка не обнаружила, что у него въ сердц происходитъ. Когда онъ говорилъ — а онъ не мало длалъ такихъ замчаній, изъ которыхъ легко можно было заключить, что онъ основательно изучалъ естествовдніе — и слова его произносились ровнымъ, спокойнымъ голосомъ, и видно было, что вс его мннія были взвшены и обсуждены съ строгою справедливостью. Казалось невозможнымъ, чтобъ этотъ человкъ позволилъ себ увлечься своими чувствами, казалось даже, что онъ неспособенъ на такое увлеченіе. Въ конц концовъ, этотъ человкъ произвелъ на Свена впечатлніе двери подъ тройнымъ замкомъ.

И по мр того, какъ это впечатлніе овладвало Свеномъ, усиливалось и его участіе къ прекрасной, холодной жен этого холоднаго, окоченвшаго мужа.

«Кто знаетъ», думалъ онъ про-себя: «на сколько градусовъ ея холодность надо отнести на счетъ ея мужа? Кто знаетъ, не погребена ли подъ этою мраморною улыбкой цвтущая, отрадная жизнь, мало-по-малу умирающая, пока совсмъ оцпенетъ благоуханная, блистательная весна въ этой ледовитой зим?»

Въ эту минуту пришло ему на память описаніе характера мистера Дургама, сдланное его болтливою хозяйкой. Не вслдствіе ли страха его деспотизма, напуганная, она поневол облеклась личиною равнодушія, такъ мало подходящею ко всей ея наружности? Свенъ чувствовалъ невыразимое желаніе получить отвтъ на эти вопросы, найти разршеніе нмой, тихой загадки на лицахъ мужа и жены, и вотъ потянуло его опять въ гостиную, откуда въ эту минуту доносился отчетливый и рзкій голосъ молодого американца, только-что возвратившагося изъ путешествія по Востоку. Самоувренная и вмст изящная осанка его пріятно поразила Свена при первомъ взгляд на него.

— Позвольте мн подтвердить свое мнніе только однимъ примромъ, сказалъ господинъ Куртисъ: — въ многолюдномъ обществ на минеральныхъ водахъ по близости Нью-Йорка я позволилъ себ подхватить на руки маленькую шаловливую двочку, которая, бгая въ перегонку съ другими дтьми, въ пылу игры налетла прямо на меня. Крошечная особа съ ужасомъ отскочила отъ меня и сказала: «Я не позволяю вамъ, сэръ, дотрогиваться до меня!» Никогда я не забуду тона,какимъ прикрикнула на меня пятилтняя мисъ двадцати дюймовъ высоты, не забуду также и тхъ взглядовъ негодованія, которыми удостоили меня близсидвшія дамы.

— Что же вы желаете доказать этимъ анекдотомъ? спросилъ одинъ изъ постителей.

— А то, что американская женщина съ молокомъ матери всасываетъ самостоятельность, которою отличается отъ всхъ своихъ сестеръ, насколько я имю честь ихъ знать; что эта характеристика положена уже основаніемъ въ врови и нервахъ американокъ, и этотъ даръ природы, такъ же какъ и слдующее за тмъ воспитаніе, въ которомъ все соединяется, чтобъ увеличить это гордое чувство самостоятельности, и даютъ имъ превосходство, которымъ он пользуются. Американская женщина безгранично свободное существо, какъ нигд не бываетъ другой женщины. Пятилтнимъ ребенкомъ она прикрикнетъ на незнакомаго человка: «Милостивый государь, не смйте дотронуться до меня!» тогда какъ нмецкое дитя всякаго назоветъ «дядею». Будучи молодою двушкой, американка сближается съ молодымъ человкомъ, гуляетъ, катается съ нимъ и чрезъ недлю отправляетъ его ни съ чмъ, если онъ ей не понравился, а потомъ снова удостоиваетъ своего вниманія другого и никто въ обществ не находитъ въ этомъ ничего неприличнаго, такъ что даже самъ мистеръ Смитъ или мистеръ Джонсъ не отваживаются противъ этого возмущаться. Даже будучи женою, она исполняеть свои обязанности съ строгой добросовстностью, пока это ей возможно, но коль скоро настала минута, когда она убждается, что должна сдлать выборъ между добрымъ именемъ и своею страстью, и если она длаетъ ршительный шагъ съ самоувренностью, силою разрывая каждую цпь, оковывающую ее, хотя бы самую крпкую цпь — такъ и этотъ поступокъ, действительно демонскій, все же будетъ чисто по-американски.

— И вы считаете такое положеніе за счастье? спросила мистрисъ Дургамъ такъ равнодушно, какъ-будто спрашивала: «Не угодно ли вамъ еще чашку чая?»

— Это смотря по произволу, возразилъ Куртисъ: — во всякомъ случа при такомъ положеніи ничто не препятствуетъ вол женщины, желающей стать выше обыкновенныхъ пошлостей жизни. Разумется, честолюбію очень пріятно.

— Зато тмъ непріятне сердцу.

Вс глаза обратились на Свена, который, будучи увлеченъ предметомъ разговора, подошелъ за это время къ столу и послднія слова невольно вырвались у него. Свенъ немного покраснлъ, увидвъ себя предметомъ общаго вниманія, однако считалъ неприличнымъ показать видъ, будто ничего имъ не сказано, если ужъ онъ вмшался въ разговоръ.

— Извините, продолжалъ онъ, садясь на свободный стулъ и обращаясь къ Куртису: — извините, что я прервалъ вашъ интересный разсказъ, но вы коснулись именно того предмета, который особенно интересуетъ меня. Я смотрю на это превосходство американской женщины какъ на несчастье, которое ложится тяжелымъ бременемъ на об стороны. Какъ можетъ удовлетворить благородную женщину сознаніе, что она прикована къ мужу, котораго она во всякомъ отношеніи не уважаетъ? И можетъ ли мужчина, не потерявшій еще чувства своего достоинства, не тяготиться превосходствомъ силъ надъ собою? Американцы гордятся своими женщинами, не обдумавъ, что высокое преимущество ихъ женщинъ есть униженіе для нихъ самихъ. И это противорчіе со временемъ будетъ усиливаться. Чмъ выше женщина поднимается въ чистомъ эфирномъ пространств, тмъ ниже долженъ мужчина погрязнуть въ пошломъ матеріализм, и въ награду за все свое самоотверженіё онъ получаетъ презрніе кумира, которому приносить себя въ жертву. А бдный кумиръ? какъ дорого приходится ему поплачиваться за иміамы, которые ему воскуряютъ! съ какою радостью спустился бы онъ съ своего пьедестала! съ какою радостью онъ видлъ бы мужчину выше себя, какъ теперь сознаетъ себя выше мужчины! Поднимать глаза на того, кто выше всхъ, опираться на руку сильнйшаго — это лучшее достояніе каждой женщины, хотя она была бы превосходне всхъ женщинъ на свт. Какъ охотно подчинялась бы она мужу, еслибъ могла найти настоящаго избранника, которому слдуетъ подчиняться по справедливости, съ сознаніемъ, что чрезъ это подчиненіе она нисколько не лишается ни своего достоинства, ни своей силы. И не часто ли случается видть, что наилучшія, благороднйшія женщины, имя несчастье сознавать, что ихъ мужья ниже ихъ, сами себя унижаютъ для того только, чтобъ наслаждаться хотя мечтательнымъ счастьемъ подчиняться тому, кто выше? Но да не будетъ между нами недоразумній; я совсмъ не укоряю американскихъ женщинъ за то, что он добиваются свободы, но американскихъ мужчинъ обвиняю за то, что они преднамренно длаются рабами.