"Удар уничтожит и тело, и дух истощенного злом существа. Вполне вероятно, что освобожденные при ударе энергии произведут вокруг разрушения, и потому нужно позаботиться о том, чтобы рядом оказалось как можно меньше людей...".

Освобожденные при ударе энергии... Что-то он уже слышал про эти освобожденные энергии...

Точно! Разговор с лекарем! С ибн Бухтишу, после того, как в покоях Ситт-Зубейды убили гулу! От чего умер тот сумеречник? Лекарь сказал: "Смертельный удар всегда возвращается тому, кто его нанес. Всегда. Чем сильнее существо, тем сильнее ответный удар"...

О Всевышний... Так они все заранее знали?! И только он, аль-Мамун ходил как дурак, обиженный родственниками, и строил глупые планы?!

Они, выходит, знали, что... знали, что...

Конечно.

Зал приемов Умм-Касра: "Что-то ты от меня скрываешь...". Что ответил нерегиль? "Это касается меня одного".

Вот почему он так легко согласился служить ненавистному хозяину. Конечно. Потому что знал - ненадолго. Один удар - и освобожденные энергии положат всему конец. Конец. Он умрет - и никого это больше не касается.

Неплохо.

Ты все-таки сбежал от меня, Тарик.

И выставил круглым дураком - напоследок.

Все всё знали. Кроме глупца-халифа. Смертного дурака, с которого спросу нет. Хорошо же у тебя получилось надо мной посмеяться, Тарик. На славу.

– Это не так, мой повелитель. Люди ничего не знали. Только сумеречники.

Мягкий голос Джунайда застал халифа врасплох - Абдаллах дернулся в седле и до отказа натянул повод. Кобыла попятилась и жалобно закивала башкой - у нее не оставалось сил, чтобы встать на дыбы.

– Тарег не обманывал тебя.

С усилием выпростав ноги из стремян, аль-Мамун пополз вниз с седла. Какой длинный день, о Всевышний, когда же это все кончится, сколько мне еще идти сегодня по этому городу...

– Он просто выполнял свой долг, - и Джунайд вовремя подхватил его под локоть - ноги почти не держали.

– А... она, - осторожно кивнул Абдаллах в сторону белой фигурки на маленьком плетеном коврике, - знала?

– Знала, - тихо отозвался Джунайд, опуская свои странные, не человеческие уже глаза.
– И потому просила оставить хотя бы сына...

– Подожди, - помотал враз отяжелевшей головой халиф.
– Она все это время знала, что через несколько месяцев ее муж умрет?

– Да.

– А... ребенок?

– Еще не родился, о мой халиф.

– Подожди, - мысли в голове запутались окончательно.
– Она что, попросила оставить ее в тягости, несмотря на...

– Да, - твердо прервал его Джунайд.

– С-сумеречники...
– если бы в пересохшем рту оставалась слюна, аль-Мамун бы сплюнул.
– Все не как у людей, а как у тварей...

– Эй, полегче...
– зашипели у него под ногами.

Котяра-джинн бил тонким хвостом и скалил мелкие зубки.

– Как так можно?!.. Как у нее хватило сердца?!

– А что такого?!
– вздыбил шерсть кот.
– Через год здесь вообще никого не будет! И что? Помешало это тебе заделать ребенка певичке?

– Что?!

– Что - что? Я про мединку! Учти, у меня племянник в твоем хариме...

– Тьфу на тебя с твоей мединкой! Почему через год здесь никого не будет?!

– Он что, ничего не знает?
– недоверчиво хмыкнул кот и задрал морду на Джунайда.

– А что я должен знать, о Кассим?
– тоже посмотрел на шейха аль-Мамун.

– Четыреста девяносто первый год, - спокойно проговорил Джунайд.

– Конец света, что ли?
– не удержавшись, фыркнул халиф.
– Эти кликушеские бредни? Ты шутишь, о Кассим?..

Шейх и джинн продолжили молча смотреть на него. Одинаковыми кошачьими глазами. Аль-Мамуну стало не по себе:

– Джунайд, - тихо проговорил он.
– Скажи, что ты пошутил.

Суфий молчал. Кот вздохнул, присел и терпеливо обмотался хвостом.

– Так это что? Правда?
– прошептал аль-Мамун, почему-то воровато оглядываясь по сторонам.

– Все знаки говорят о том, что через год халифат вступит в полосу бедствий и потрясений, - спокойно отозвался Джунайд.
– Возможно, гибельных для всего мира бедствий и потрясений. Посмотри на небо - и ты увидишь ее. Двурогую Звезду погибели.