– Я готов к этому!

– Нет, - покачал головой Джунайд.
– К этому ты не готов. Никто к этому не готов.

– Я хочу знать, Кассим. Я - хочу - знать.

– Ты - веришь. Чтобы обменять веру на знание, ты рискнешь разумом и жизнью. Это безрассудство. Всевышний не одобряет безрассудства.

– Если прав я, то даже если не выйду из ночи, я умру, счастливый этим знанием. А если прав ты - мне не жалко, что я умру на год раньше, чем все.

– О Всевышний!
– тихо сказал Джунайд, запрокидывая лицо в небо.
– Ты видишь - я оберегал этого человека, как мог. Теперь его судьба в Твоих руках. Ты милостивый, прощающий...

– Безумец, - тихо пробормотал кот.
– Сумасшедший.

Аль-Мамун гордо вскинул голову:

– Что мне делать, о шейх?

– Ничего особенного, - грустно улыбнулся суфий.
– Возьми нерегиля за левую руку. И просто спроси: "Где ты, Тарег?".

– А почему левую?

– Это его рука силы.

– И все?
– настороженно спросил аль-Мамун, обходя темнеющее на полу тело.

В куче щебня и пыли он с трудом разглядел синевато-серую кисть руки.

– И все.

Чувствуя себя на редкость по-дурацки - аль-Мамун все никак не мог прогнать мысль, что джинн и суфий его разыграли, - он сел на пол. Еще раз поглядел на своих собеседников. Оба отвернулись. Халиф пожал плечами.

Поморщившись, нащупал в пылище холодные неживые пальцы. И, еще раз пожав плечами, сказал:

– Где ты, Тарег?

В тот же миг все погасло, и аль-Мамун провалился в совершенную, безвидную, черную и ледяную пустоту.

...Скрипел под ногами крупный песок. Свистел ветер. Абдаллах обнаружил себя идущим - где? Вокруг густела тьма.

С усилием переставляя ноги, он вдруг понял - подъем. Под ногами - подъем. Он поднимается вверх. Скрипит песок - значит, пустыня. Возможно, это - бархан?..

Ни зги не видно. Как же темно...

Нудно, вымораживающе свистел ветер. Аль-Мамун обхватил себя за бока - тщетно. Рубашку и кафтан продувало насквозь. Ночью в пустыне царят тьма и холод.

Где же звезды...

А самое главное, зачем он здесь?

И как оказался в этой ночной пустыне?

Скрип, скрип под ногами. Холодно.

О Всевышний, какая холодная ночь...

Хорошо, хорошо. А что было до ночи?

Неожиданно аль-Мамун обнаружил себя стоящим.

Битва! Штурм дворца аль-Джилани! Рукопашная в коридорах и залах, скользкая от крови рукоять меча, мокрый холод рукава до локтя - кровь!

И он тут же вцепился в правый рукав - заскорузлый? Ткань сминалась безо всяких усилий. Как же?.. И... где кольчуга? Ведь он подъезжал к масджид в кольчуге! Подъезжал, чтобы... что?

Видно, под ногами был самый гребень бархана - ибо туфли заскользили по песку вниз, вниз, Абдаллах глупо замахал руками - и рухнул, с воем поехав вниз на спине, все так же размахивая руками.

Раскрыв глаза, он увидел розовеющее небо. А приподнявшись - лес колонн, черных и тонких, в желто-розовой перспективе рассветной пустыни.

Город. Город из старинных легенд о великой пустыне Руб-эль-Хали. Ирем Многоколонный.

А там, дальше - не горы. Руины. Развалины огромных зданий.

И ряды колонн. Бесконечные, пересекающиеся. Столпы тонкие и сросшиеся телами, еще несущие портики и одиноко стоящие. Налево, среди груд разбитого кирпича, уходила целая аллея обломанных, словно гигантским мечом срезанных колонн. Ни капителей, ни портиков. Они торчали из моря песчаника и щебенки, как обломанные сваи моста. Моста откуда... и куда?..

В высоченную полукруглую арку ворот в разбитой стене втягивался караван. Верблюды степенно вышагивали, помахивая хвостами, рядом устало брели погонщики.

Аль-Мамун заорал и побежал за ними.

– Мир вам!
– сбиваясь с дыхания, выкрикивал он.
– Мир вам от Всевышнего, люди!

Почти добежав до ворот, Абдаллах все-таки споткнулся и упал. А когда поднял голову, в черной арке никого не было. Только свистел ветер. Поглядев на свои ладони - а не разодрал ли, странно, что не болят, аль-Мамун увидел кровь между пальцев и грязную, жестко топорщившуюся ткань рукавов. Заскорузлая кровь потемнела и стала бурой.

Подняв глаза снова, он увидел в воротах черную фигуру женщины.

Наглухо завернутая абайя трепалась под рассветным ветром, поблескивали монеты надо лбом. Наносник маски-бирги выдавался вперед, словно птичий клюв.

Прямо за спиной женщины виднелась площадь, на которой раскачивались три пальмы. Пальмы на городской площади? Проросли сквозь плиты в развалинах, не иначе...

– Мир вам от Всевышнего, почтеннейшая!
– вежливо поприветствовал женщину аль-Мамун.