И, отправляясь въ одинъ изъ своихъ полуночныхъ притоновъ, онъ махнулъ рукою по воздуху. Я слышалъ его хохотъ въ безмолвной улиц и полисмэнъ X, шагавшій на караул, обернулся и подозрительно поглядлъ на него.

Тутъ я подумалъ о мрачномъ лиц и меланхолическихъ глазахъ доктора Фирмина. Доброжелательное ли воспоминаніе о прежнихъ временахъ было союзомъ между этими людьми? Вс въ дом моёмъ давно спали, когда я растворилъ и тихо затворилъ дверь моего дома. При мерцающемъ свт ночника я могъ видть тихое дыханіе матери и ребёнка. О! счастливы т, которыхъ на изголовьи не преслдуетъ угрызеніе! Счастливы т, кто избгнулъ искушенія!

Мои подозрнія о грязномъ пастор подтверждались предположеніями Филиппа о нёмъ, которыя онъ выражалъ съ своимъ обыкновеннымъ чистосердечіемъ.

— Этотъ негодяй требуетъ чего хочетъ въ гостинниц фирминскаго герба, говорилъ бдный Филиппъ: — а когда собираются важные гости моего отца, я полагаю, что почтенный джентльмэнъ обдаетъ съ ними. Желалъ бы я посмотрть, какъ онъ чокается съ старымъ Бёмпширомъ или бьётъ бишопа по спин. Онъ живётъ въ улиц Слиго за угломъ, такъ, чтобы находиться около нашего дома, между тмъ сохранять свою независимость. А то я удивился бы, почему онъ не поселился въ Старой Паррской улиц, гд стоитъ порожнею спальня моей бдной матери. Докторъ не хочетъ занимать этой комнаты. Я помню теперь, какъ молчаливы бывали они между собою и какъ испугана она всегда казалась передъ нимъ. Что онъ сдлалъ? Я знаю одно дло въ его молодости. Не знаетъ ли еще чего этотъ Гёнтъ? Они врно были сообщниками въ какомъ-нибудь заговор, сэръ, и непремнно съ этикъ молодымъ Синкбарзомъ, о которомъ вчно хвастаетъ Гёнтъ, достойнымъ сыномъ достойнаго Рингуда. Не-уже-ли развратъ течотъ въ крови? Я слышалъ, что мои предки были честными людьми. Можетъ быть только оттого, что никто не могъ узнать ихъ дурныхъ длъ; и фамильное пятно обнаружится во мн когда-нибудь. Я теперь еще не совсмъ дурень, но я дрожу, какъ бы мн не пропасть совсмъ. Положимъ, я утону и пойду ко дну? Не весело, Пенденнисъ, имть такого отца, какъ мой. Не обманывайте меня вашимъ пальятивнымъ состраданіемъ и успокоительными предположеніями. Вы тогда напоминаете мн о большомъ свт — ей-богу такъ! Я смюсь, пью, веселюсь, пою, курю безконечно, а говорю вамъ, я чувствую постоянно какъ-будто мечъ виситъ надъ черепомъ моимъ, когда-нибудь опустится и разсчотъ его. Подъ Старой Паррской улицей подводятъ мины, сэръ — подводятъ мины. И когда-нибудь мы будемъ взорваны на воздухъ — на воздухъ, сэръ; помяните моё слово! Вотъ почему я такъ безпеченъ и лнивъ, за что вы, товарищи, вчно браните меня, вчно надодаете мн. Какая польза остепениться пока взрыва не было еще, разв вы не видите? Бдная, бдная матушка! (онъ обратился въ портрету матери, который вислъ въ той комнат, гд мы говорили) не знала ли ты этой тайны, и не оттого ли въ глазахъ твоихъ всегда выражался такой страхъ? Она всегда любила васъ, Пенъ. Помните, какъ она казалась мила и граціозна, когда лежала на диван наверху, или когда улыбалась изъ своей кареты, посылая намъ, мальчикамъ, поцалуй рукой? Каково женщин, если eё обольстятъ нжными словами, увезутъ, а потомъ она узнаетъ что у ея мужа копыто на ног?

— Ахъ, Филиппъ!

— Какова доля сына такого человка? Нтъ ли и на моей ног копыта?

Нога его, когда она говорить, была протянута по-американски, на ршотку камина.

— Положимъ, для меня спасенія нтъ и я наслдую мою участь, какъ другіе наслдуютъ подагру или чахотку? Когда знаешь свою судьбу, какая польза длать что-нибудь особенное? Говорю вамъ, сэръ, всё зданіе нашей настоящей жизни разрушится и разсыплется. (Тутъ онъ бросилъ свою трубку на полъ, такъ что, она разлетлась въ дребезги). — А пока настанетъ катастрофа, какая польза приниматься за работу, какъ вы выражаетесь? Это вс равно, что говорить было жителю Помпеи, чтобы онъ выбралъ себ профессію наканун изверженія Везувія.

— Если вы знаете, что изверженіе Везувія разразится надъ Помпеей, сказалъ я съ испугомъ:- зачмъ не перехать въ Неаполь, или подальше, если вы хотите?

— Разв не было часовыхъ въ будкахъ у городскихъ воротъ, спросилъ Филиппъ:- которые могли бы бжать, а между тмъ остались, чтобы быть погребёнными тамъ? Положимъ, что эта участь намъ не угрожаетъ, а опасеніе моё просто — первый страхъ? Положимъ это случится и я останусь живъ? Опасность получить добычу придаётъ ей вкусъ, старый товарищъ. Кром того, надо помнить о чести и о комъ-то другомъ въ этомъ дл, съ кмъ разстаться нельзя въ часъ опасности.

Тутъ онъ покраснлъ, тяжело вздохнулъ и выпилъ рюмку бордоскаго.

Я надюсь, что кроткіе читатели не будутъ имть дурного мннія о ихъ нижайшемъ и покорнйшемъ слуг, если я признаюсь, что говорилъ съ моей женой, воротившись домой, о Филипп и его длахъ. Когда я захочу быть откровеннымъ, я надюсь, что никто не можетъ быть откровеннй меня; когда я намренъ молчать, рыба не можетъ быть такъ нма. Я сохранялъ тайны такъ ненарушимо, что самъ совсмъ забывалъ ихъ, пока память моя не освжалась людьми, тоже знавшими эти тайны. Но къ чему было скрывать это отъ существа, которому я открываю всё, или почти всё — да, всё, кром двухъ-трёхъ обстоятельствъ, что лежитъ у меня на сердц? Вотъ я и сказалъ ей:

— Душа моя, случилось, какъ я подозрвалъ, Филиппъ и кузина его, Агнеса, влюблена другъ въ друга.

— Агнеса это блдная, или самая блдная? спросила радость моей жизни.

— Нтъ, эти старшая Бланшъ. Он об старше мистера Фирмина, но Бланшъ старшая изъ сестёръ.

— Я не говорю ничего дурного и не оспориваю этого; говорю я, сэръ? Нтъ?

Только я зналъ по ея лицу, когда упоминали о какой-нибудь другой женщин, любятъ её моя жена или нтъ. И я обязанъ сказать, что ея физіономія не всякій разъ удостоиваетъ улыбаться, когда называютъ другихъ дамъ по именамъ.

— Ты не бываешь тамъ? Ты и мистриссъ Туисденъ сдлали визиты другъ другу, на томъ дло и остановилось? О, я знаю! о, я знаю! о, я знаю! ты питаешь такое нехристіанское чувство къ бдному Тальботу, потому-что онъ такъ хвастается своимъ виномъ, а даетъ такую отвратительную дрянь.

— Да, конечно; потомъ сказала моя жена:

— Нтъ. Совсмъ не потому. Хотя ты умешь отличить хересъ отъ портвейна, я врю по совсти, что ты избгаешь Туисденовъ не потому, что они угощаютъ дурнымъ виномъ. Многіе другіе гршатъ въ этомъ отношеніи и ты прощаешь имъ. Ты любишь своихъ ближнихъ боле вина — нкоторыхъ ближнихъ — а другихъ ближнихъ ты не любишь хуже чмъ лекарство. Ты проглатываешь ихъ. Ты не говоришь ничего, но твои взгляды ужасны; ты длаешь гримасы; а когда примешь ихъ, теб нужна конфетка, чтобы истребить этотъ вкусъ во рту.

Дама, къ которой обращалась эта остроумная рчь, пожала своими хорошенькими плечиками. Моя жена раздражаетъ меня во многомъ; напримръ, когда она встаётъ въ сумасбродные часы, чтобы идти къ ранней обдн, или когда смотритъ на меня особеннымъ образомъ за обдомъ, если я хочу състь одно изъ тхъ кушаньевъ, которая, по увреніямъ диктора Гуденофа, нездоровы для меня, а боле всего, когда упорно молчитъ, если я браню людей, которыхъ я не люблю, которыхъ она не любитъ и которые бранятъ меня, это молчаніе сводитъ меня съ ума. Какое довріе можетъ быть между мужемъ и женою, если онъ не можетъ сказать ей: «чортъ побери такого-то, я терпть его не могу»; или «какой подлецъ этотъ… какъ бишь его? или какимъ раздутымъ аристократомъ сдлался Тингэми съ-тхъ-поръ, какъ получилъ это мсто!»