— Съ удовольствіемъ, если ничего не имете противъ духовенства… Благодарю васъ, — поклонился священникъ. — Когда прикажете? Въ какое время вамъ удобне?

— Да когда хотите, приходите. Хоть даже сегодня. Въ шашки играть умете? Въ шашки сыграемъ, чаю напьемся, потолкуемъ. А то я одинъ и одинъ. Приходите и вы, — кивнулъ Сухумовъ и лавочнику изъ приличія.

Лавочникъ весь вспыхнулъ.

— Благодарствую, баринъ. Но намъ-то ужъ не досугъ… Торгуемъ до одиннадцати ночи… Вдь только отъ лавочки и питаемся, — отвчалъ онъ и прибавилъ:- Да и какая я вамъ компанія! А вы вотъ, извольте-ка съ помщиками Хохревыми познакомиться… Пятнадцать верстъ отъ насъ… Тамъ барышни есть… Кром того, гоститъ тамъ молодая вдовушка, распрекрасная собой…

Сухумовъ похалъ домой и разсуждалъ: «Все-таки лишніе люди для разговора… А то вдь у меня только Поліевктъ и управляющій… Управляющій и Поліевктъ. Вотъ и все… А священникъ этотъ, кажется, ненавязчивый и очень скромный. И наконецъ, онъ здсь все-таки центръ. Отъ него все узнать можно, что вокругъ длается». Вернувшись домой, весь день Сухумовъ чувствовалъ себя бодро. Болевыя точки въ тл почти исчезли, въ ногахъ онъ чувствовалъ меньше усталости, голова была свже. Передъ обдомъ онъ скатился два раза на саночкахъ съ готовой уже горы, полъ за обдомъ и спалъ съ часъ на кушетк. Весь день его радовало, что онъ выдержалъ искусъ передъ портретомъ прадда и галлюцинаціи не было.

Вечеромъ Сухумовъ принялся за чтеніе записокъ бабушки и только усплъ пробжать нсколько страничекъ, какъ часовъ въ семь къ нему явился священникъ отецъ Рафаилъ.

— Вотъ видите, не заставилъ себя долго ждать, — сказалъ онъ, входя. — Но не сочтите за нахальство, что я пришелъ къ вамъ сегодня-же, мной руководило желаніе хоть сколько-нибудь развлечь васъ въ одиночеств. Я признаюсь вамъ. Вдь докторъ Кладбищенскій зазжалъ третьяго дня ко мн отъ васъ и даже просилъ, чтобы я отправился къ вамъ и представился, а затмъ навщалъ-бы васъ въ одиночеств. Но какъ пойдешь безъ приглашенія? Вдь неизвстно еще, какъ понравится. Къ тому-же, откровенно говоря, вдь не везд помщики насъ любезно и встрчаютъ. На духовенство особый взглядъ.

— Нтъ, нтъ, батюшка, я очень радъ, что вы пожаловали. У меня предразсудковъ къ духовенству нтъ, — убждалъ его Сухумовъ. — Прошу покорно садиться.

Отецъ Рафаилъ былъ значительно прифрантившись и теперь не казался такимъ облзлымъ, какимъ онъ былъ на взглядъ Сухумова днемъ у лавочника. Дв косички заплетенныхъ тогда волосъ были расплетены, волосы смазаны помадой и на плечахъ его былъ ужъ не гороховый подрясникъ, а темно-зеленая ряса поверхъ сраго подрясника. Въ рукахъ онъ держалъ стеклянную банку съ чмъ-то.

— А это моя попадья медку вамъ прислала въ гостинецъ, отъ нашихъ пчелъ, — сказалъ онъ, по давая банку. — Пчелиный медъ, говорятъ, отъ семи болзней исцляетъ. Такъ я отъ стариковъ слышалъ. Вотъ пожалуйте.

— Ахъ, что вы беспокоитесь! Зачмъ это? Мн такъ совстно, — проговорилъ Сухумовъ, принимая медъ, и усадилъ священника.

Разговорились о покойной бабушк Сухумова Клеопатр Андреевн. Сухумовъ сообщилъ, что пробгаетъ ея дневникъ.

— Слышали мы, что она вела дневникъ, — сказалъ священникъ и, улыбаясь, спросилъ:- А про кладъ въ ея запискахъ или дневник ничего не сказано?

— Про какой кладъ? — удивился Сухумовъ.

— А какъ-же… Вдь здсь у насъ по всему округу ходитъ молва, что у васъ въ саду, въ парк кладъ зарытъ. Зарылъ его вашъ праддушка, будто-бы, передъ нашествіемъ Наполеона на Россію. У васъ есть и портретъ его въ гостиной.

— Праддушки Игнатія Васильича? Есть такой портретъ, есть. И удивительно хорошо написанный. Представьте, такъ живо написанный, что мн тутъ какъ-то показалось, что голова его отдлилась отъ полотна и кивнула мн.

— Онъ не одному вамъ киваетъ. Онъ и бабушк вашей покойниц кивалъ. И та ужасно этого боялась.

— Да что вы! Неужели это правда! — воскликнулъ Сухумовъ и весь обратился въ слухъ. Онъ чувствовалъ, что у него мурашки забгали по спин. Священникъ продолжалъ:

— И никогда ваша бабушка, вслдствіе этого, не оставалась въ этой комнат одна, никогда и не входила въ нее одна, всегда съ кмъ-нибудь. А умерла въ этой комнат одна, умерла скоропостижно. И какъ это случилось, что она въ этой комнат оказалась одна — никто не знаетъ. Компаньонка прибжала, а та ужъ безъ признаковъ жизни.

— Да, да. Я слышалъ, что она умерла за раскладываніемъ гранпасьянса.

— Вотъ, вотъ. Предполагали такъ, что портретъ-то этотъ и напугалъ ее настолько, что она Богу душу отдала. Вдь бываетъ это иногда, что съ испугу…

— Еще-бы… Слабые кровеносные сосуды…. Можетъ быть съ аневризмами… Склерозы… Толчокъ, и вотъ разорвалось…

Сухумовъ, говоря это, поблднлъ. Священникъ не останавливался:

— Конечно, можетъ быть и врутъ… Да и наврное врали… Но ходила такая молва, что вашъ праддушка и совсмъ сходилъ съ портрета… повствовалъ онъ, но тутъ-же оговорился: — Конечно, этого не можетъ быть… я понимаю… — но такъ болтали… Болтали, что сходя по ночамъ съ портрета, онъ будто-бы бродилъ по парку и караулилъ кладъ. Наши крестьяне и посейчасъ боятся по ночамъ ходить около вашего парка.