юности, лицо покрывалом, стыдливо отворачиваясь при виде посторонних. Наоборот,

смотрела на мир прямо и открыто, словно несла знамя. Ярко, но со вкусом

подведенные губы и глаза, высокая грудь под шелком чоли со вшитыми в него

зеркальцами. Зеркальными кружками расцвечена и зеленая юбка. Сияет золотистая

лента, вплетенная в черную, как смоль, косу до пояса. Когда незнакомка идет, или

налетают порывы ветерка, вокруг танцуют разноцветные осколки солнца. Тоненькое

смуглое запястье охватывают многочисленные золотые браслеты, рассыпают искры

массивные серьги, а каждый шаг сопровождается мелодичным звоном ножных

колокольчиков. Каждый ее шаг казался танцем, исполненным достоинства и в то же

время чувственности - удивительное сочетание, какого Рокетт никогда не встречал

в Эрхавене. Впрочем, а многих ли он там видел? Мелину, с которой успел пару раз

поцеловаться на праздниках - и все. Портовые девки не в счет - какая тут любовь,

одни деньги...

И еще запоминаются глаза. Огромные, черные, как здешняя ночь, искусно

подведенные - в них можно смотреть, наверное, часами, ныряя, как в омут. В них

читается шаловливость юной девчонки, едва переступившей порог детства - и

мудрость женщины, жизнь которой не была легкой. Эти глаза могут быть прикрыты

веками в минуту наслаждения - или широко открытыми от гнева и презрения, они

могут рассыпать искорки веселья, но иногда в них плещется океан горя и боли. Они

всегда разные, эти глаза. Они глядят в самую душу, и им нельзя солгать.

Раз за разом Рокетт во сне понимал, что так продолжаться не может, она должна

стать его. Но... С ловкостью никогда не виденной храмовой танцовщицы неведомая

смуглянка уворачивалась от объятий, и хоть оставалась манящей и загадочной, в ее

облике появлялось что-то такое, что эрхавенец не пытался быть настойчивым. А

накрашенные пухлые губы улыбались... нет, не насмешливо или презрительно, а

понимающе и... сочувственно? Наверное, так. Еще она что-то строго внушала, но

что? Просыпаясь, он никогда не мог вспомнить...

В этот раз видение было особенно четким. Он даже расслышал ее слова:

– Остановись, воин. Если ты вступишь в обреченный город, ты свяжешь с ним свою

судьбу. У тебя уже есть долг, не взваливай на плечи еще один!

– Я согласен вступить куда угодно, лишь бы найти тебя. А у наших городов,

наверное, много общего, мой тоже не в расцвете...

– Ты хочешь меня увидеть? Не боишься, что мечта разобьется о жизнь? Что ж,

тогда твой путь - в Джайсалмер. И с Джайсалмером. Иди, больше я тебя не

отвергну...

Рокетт шагнул вперед, чтобы заключить девушку в объятья. Незнакомка не

шарахнулась в сторону, как делала обычно, и как поступила бы - это Рокетт уже

видел - любая здешняя девушка. Наоборот, она качнулась навстречу, на губах

зажглась счастливая улыбка, а в глазищах плескались счастье и любовь. И - отчего

бы?
– гордость свершения того, на что не надеялась, но чего втайне ждала многие

годы.

Над головой грянул нестройный мушкетный залп. Надо же, они уже на людной

площади в центре незнакомого города, перед храмом какого-то из бесчисленных

здешних божеств, площадь забита народом... Что это? Восстание? Но под выстрелами

падает незнакомка, крыльями подстреленной птицы взвиваются концы опущенного на

плечи покрывала... Он разворачивается, сталкивается глазами с горящим взором

темесца в одеянии магистра, сжимающего в руках дымящийся пистоль. Покарать

<