— Ну Господи благослови! — и она, раздвигая плечомъ зеленую сверху и желтую снизу конопель, тяжело висвшую полнымъ зерномъ, выбралась на тропинку и понесла свою прибыль черезъ дворъ въ избу. — Ребеночекъ кричалъ и сосдка услыхала его, но теперь Мара не боялась того, чтобы узнали люди, она радовалась. Когда она подошла къ двору, она оглянулась на солнце. Оно уже заходило за ракиту.

— Ну теперь свекровь не будетъ корить — мужика родила, — подумала Мара, — и Онисимъ мой едорычъ радъ будетъ.

Проходя снями, Мара подхватила одной рукой мальчика, а другой захватила соломки свжей молотьбы, которая была принесена для постели, и, отворивъ избу, вошла въ избу. Постеливъ соломки на лавку, Мара положила на него сына, достала изъ чугуна воды, стростила ее съ холодной въ ведерк, и вымыла сына, потомъ достала изъ сундучка рубаху чистую и занавску, и полотна стараго, завернувъ въ него мальчика съ ногами, сла на297 рундукъ передъ печью и стала кормить его. Покормивъ его, она заснула. Проснувшись, встала, приготовила ужинать и стала поджидать мужа и свекровь съ поля. —

Дунька помогала ей и Дунька же первая разсказала свекрови и мужу о томъ, что мамушка родила Павлушку другаго. —

Онисимъ <Бодровъ> родился въ 1721 году въ вотчин, бывшей до самаго этаго же 21 года Гагаринскою. Въ самый годъ его рожденія права на эту вотчину перешли въ другія руки. Ддъ Онисима въ самое это время былъ въ298 Петербург, куда его завезъ съ собой Прикащикъ Гагаринской, Платонъ Беркутъ.

1.

Съ тхъ поръ, какъ онъ сталъ себя помнить, Онисимъ Ивановъ Бодровъ помнилъ себя въ дом и во второмъ съ края двор отца своего Ивана Бодрова, <на краю большой деревни, сидвшей на большой дорог>. Прежде всего онъ выучился называть себя — просто Аниска, а потомъ выучился называться и всмъ полнымъ именемъ.

— Ну ка, Аниска. Чей ты, скажи? — спрашивалъ его, бывало, отецъ, сидя посл обда на лавк подъ святыми и притягивая его къ себ рукою. —

— Скажи, Анисушка. Не робй, свтикъ, скажи бат, какъ тебя звать, — говорила бабушка, выучившая его этому.

И онъ помнилъ, что и отецъ, и бабушка, и мать, сбиравшая со299 стола и останавливавшаяся при этомъ, смотрли на него ласково, одобрительно, и онъ длалъ большія усилія памяти и выговора, и вдругъ изъ него вырывался тонкій голосокъ и, выпрямляя свою маленькую грудку и встряхивая волосами, онъ вскрикивалъ: Анисимъ Иванычъ Бодровъ.

— Ай молодецъ! — говорилъ отецъ, гладя его своей огромной рукой по голов. И только что отецъ выпускалъ его, онъ бжалъ къ бабушк, и бабушка тоже ласкала его и давала либо лепешки кусокъ, либо корку кашки.

Бабушка же выучила его молиться, прежде еще, чмъ онъ зналъ, какъ зовутъ отца и мать и мсто, въ которомъ онъ живетъ.

Каждое утро, какъ только его будили, онъ спалъ съ бабушкой, — когда на печк, когда на конник, когда на полу въ холодной, — бабушка разглаживала ему волосы, становила его лицомъ къ300 Богу и, показывая, какъ складывать крестъ тремя маленькими его пальчиками, она водила его рученкой не ко лбу, а почти къ маковк, къ правому плечу, лвому, къ пупку, пригинала низко его голову къ пупку и заставляла повторять молитву «господи, Іисусе Христе, сыне божій, помилуй насъ», а потомъ «Богородице дево, радуйся» и опять пригинала его голову, а потомъ ужъ мыла его лицо, застегивала воротъ, оправляла поясокъ, разбирала, когда былъ досугъ, разческой волосы и обувала и надвала шубенку и пускала на улицу. — Бога Аниска зналъ уже такъ давно, что не могъ вспомнить, когда онъ узналъ про него. Вс приказанія свои о томъ, что не надо было длать, бабушка подтверждала указаніемъ на Бога. «Смотри, Богъ не велитъ, свтикъ». Когда онъ или хотлъ молока въ середу, или хотлъ побить братишку, — «Богъ накажетъ,301 паршивецъ», — говаривала она, указывая рукой на передній уголъ и сама всегда съ ужасомъ и благоговніемъ глядя на него. Бабушка такъ глядла на образа, какъ она ни на кого и ни на что другое не глядла и, понимая этотъ взглядъ, Аниска самъ смотрлъ на Икону и свчку всегда съ тмъ же чувствомъ, которое онъ видлъ на лиц бабушки. Бабушка была самое главное и близкое лицо во время перваго дтства Аниски. Отецъ рдко бывалъ дома, мать бывала чаще дома, но всегда она хлопотала то у печки, то ткала, то пряла, то съ ребятами и Аниска мало ее помнилъ. Ребята же вс были меньше его. И только ужъ когда Аниска подросъ, онъ сталъ играть съ братишкой Прошкой. Аксютку двку и Родьку онъ качалъ и кормилъ иногда, когда приказывала матушка или бабушка.

————

(1877—1878 г.)

Война кончилась. Войска стояли на юг Россіи. — Командующимъ войсками былъ назначенъ извстный своимъ счастьемъ и успхомъ по служб князь едоръ Мещериновъ. Ему было 34 года, а онъ ужъ былъ Генералъ-лейтенантъ, Генералъ Адъютантъ и Командующій войсками, изъ нкотораго приличія только передъ старыми полными генералами не названный Главнокомандующимъ. —

Какъ у всякаго человка, быстро идущаго впередъ по избранной дорог, [у князя] были враги и были страстные поклонники. Но враги ничего не могли сказать противъ Мещеринова, кром того, что онъ молодъ и, хотя уменъ, но не такъ302 уменъ и образованъ какъ можно бы желать въ его положеніи; но никогда Мещериновъ не поставилъ себя въ такое положеніе, гд бы замтенъ былъ недостатокъ ума или образованія. Для того, что онъ длалъ, было всегда у него достаточно ума и образованія.