— Откуда все это у тебя? испуганно спросила мать и опять сильно вздохнула.

— Умные и честные люди, мать, объ этомъ книги написали, а я съ Гордюшей читала эти книги и хочу быть тоже честной!..

— Это Богъ за грхи мои наказываетъ меня, долго помолчавъ и вздыхая, начала мать. Говорила не въ добру, такъ оно и есть…. Ты эту белиберду брось! Потаскухой быть у меня не смй! Своими руками задушу тогда! Въ Сибирь пойду, а до грха не допущу!

Двушка отлично копировала мать, и теперь она кричала, какъ кричала ея мать на базар, когда, заспоривъ изъ-за пустяка съ товаркой, крикъ ея заглушалъ стукъ и гамъ базарной площади.

— Она начала плакать. Мн стало жаль ее. Я хотла успокоить ее, растолковать понятно о гражданскомъ брак; да мн самой стало грустно, плакать опять захотлось, ну, я и молчала.

— Знаешь, что я надумала? спросила мать немного погодя.

— Что, мать? И, сама не знаю чего, опять испугалась….

— А то, дочка, что я надумала за Прснухина, сапожника, замужъ идти. Ты въ такомъ возраст, что пуще глазъ за тобой нуженъ, а что я одна подлаю? А онъ человкъ хорошій, непьющій, работящій, деньги иметъ…. Дочь у него твоихъ лтъ: теб веселе будетъ, и твое при теб останется: домишко на твое имя запишу.

— Мн страшно стало. Что я буду длать? думала я. Ты удешь завтра, я останусь одна, чужой человкъ въ дому, глазъ за мной нуженъ…. живаго слова не съ кмъ будетъ сказать…. можетъ и ты за четыре года забудешь меня….

— Возьми меня съ собой, Гордюша! сказала она, вдругъ оборвавъ свой разсказъ, и, приподнявшись, она обхватила руками его шею и ласковымъ, просящимъ взглядомъ смотрла ему въ глаза.

Онъ вздрогнулъ. Кровь бросилась ему въ голову, онъ обнялъ ее за талію, прижалъ къ себ и, горячо цлуя ее, говорилъ:

— Родная моя! Леля, дорогая моя! Я люблю тебя сильно, крпко, горячо! Люблю не какъ сестру, нтъ! больше, гораздо больше! Люблю, какъ сорокъ тысячъ братьевъ вмст любить не могутъ. Я пойду за тебя въ огонь и въ воду, въ адъ и…

— Ты задушишь меня! Гордюша, больно! Ты горишь весь! Постой, подожди, ой! Больно, пусти! кричала двушка, стараясь высвободиться изъ его страстныхъ объятій. Она, сама не зная чего, страшно испугалась.

Онъ порывисто выпустилъ ее и, вскочивъ съ земли, хотлъ идти; но, какъ безсильный, слъ опять. Лице его было красно и потно, растопыренные пальцы рукъ, торопливо поднимали волосы на голов, брови сблизились одна въ другой, щеки втянулись еще боле внутрь, губы стали тоньше, и онъ имлъ видъ, очень похожій на тотъ, въ какомъ мы его видли въ канцеляріи начальника С-нской губерніи.

— О чемъ ты думаешь, Гордюша? робко смотря на него, тихимъ и боязливымъ голосомъ спросила двушка.

Онъ молчалъ и тяжело дышалъ.

— Какой ты страшный, Гордюша!.. Ты сердишься, Гордюша?… братъ!.. Гордюша, прости меня…. Прости меня…. Прости меня, дорогой другъ мой!

Она обняла, его и заговорила еще нжне.

— Ну, не бери меня съ собой, не нужно…. Ты не забудешь меня…. Мать сочиняетъ, и я не буду скучать…. Я буду читать, работать, учиться, писать къ теб длинныя, длинныя письма…. Ты не сердишься, Гордюша?… Не сердись, Гордюша! вдь ты завтра удешь…. можетъ быть, не увидимся больше.

Слезы, крупныя слезы потекли изъ ея глазъ, а она все смотрла на него, обнявъ его за шею.

— Плакать — стыдно, Леля! сурове, чмъ обыкновенно, сказалъ онъ.

Она, какъ послушное дитя, поспшно начала вытирать слезы рукавомъ.

— Ты не любишь меня, Леля? тмъ же голосомъ спросилъ онъ.

— Люблю, люблю! Больше матери, больше всхъ люблю! Вотъ какъ люблю тебя! и она обхватила его шею руками и крпко поцловала его.

— Хочешь быть моей гражданской женой? все еще суровымъ голосомъ спросилъ онъ.

— Хочу, хочу! хочу, Гордюша! радостно вскрикнула она и опять ласково улыбаясь, довольная смотрла на него, положивъ руки на его плечи.

Онъ смотрлъ на нее.

— Какая ты дивная красавица, Леля! невольно вырвались у него слова, но уже безъ волненія.

Она, дйствительно, была дивно хороша, какъ только можетъ быть хороша молодая, красивая двушка, когда лице ея улыбается ангельской улыбкой, а глаза, съ едва сдвинутыми бровями, полны мысли, чувства, стремленій къ небу отъ земли, какъ море, какъ океанъ при штил, полны загадочнаго покоя, величія, силы, красоты.

— Я люблю тебя, Леля, больше чмъ сестру. Я люблю тебя, какъ женщину. Я предлагаю теб быть моей гражданской женой. Если ты любишь меня, не какъ брата, а какъ мужчину, если мать не пошатнула у тебя правильныхъ понятій на счетъ законнаго брака; то намъ ничто не мшаетъ быть мужемъ и женой.

— Я согласна, Гордюша! Я люблю тебя, и мать не пошатнула моихъ правильныхъ понятій на счетъ брава. Я согласна, и лице ея при этомъ покрылось довольной и самой беззаботной улыбкой; но щеки ея не покрылись усиленнымъ румянцемъ, глаза не потупились внизъ, въ нихъ не замтно было усиленнаго блеска, дыханіе ея было ровно.