— Здравствуйте. Нтъ, я узналъ васъ. Да и время вашего инспекторства глубоко врзалось въ мою память.

— О, да? ха, ха, ха! У васъ всегда была хорошая память!.. А вы все по старому: 'egalit'e и проч.? Ха, ха, ха!.. и онъ, продолжая громко смяться, направился къ выходу изъ залы, вмст съ Іоановымъ.

— Какой замчательный человкъ! И какъ мало измнился: по старому, бодръ и свжъ! Какой онъ былъ справедливый и строгій начальникъ, говорилъ старшій надзиратель о Терзаев, не обращаясь ни къ кому, но такъ, чтобы слышалъ Сидоровъ и стоявшіе близъ него гимназисты.

— Не знаю, измнился-ли онъ къ лучшему? Но если онъ остался тмъ, чмъ былъ; то я, на его мст, посовстился-бы заглянуть въ эту гимназію, гд все полно свжихъ воспоминаній о его, кажется, не совсмъ блестящей дятельности, сказалъ Сидоровъ, тоже не обращаясь ни къ кому, но громко.

Этотъ разговоръ въ тотъ-же день сталъ извстенъ всмъ учителямъ, служившимъ и при Терзаев, и недовольнымъ тмъ, что такой молодой учитель, какъ Сидоровъ, всего только пять лтъ, какъ окончившій ученіе, исправляетъ должность инспектора, исправляетъ уже второй годъ и, притомъ, пользуясь любовью учениковъ и довріемъ директора. На другой день, въ учительской комнат, во время долгой перемны, поднялась чуть не драка этихъ, вновь обратившихся въ поклонниковъ Терзаева, благодаря высокому положенію, въ которое онъ опять попалъ и благодаря извстію, что бывшій директоръ гимназіи, другъ Терзаева, извстный педагогъ, назначенъ попечителемъ ихъ учебнаго округа, — поднялась чуть не драка этихъ учителей съ Сидоровымъ, изъ-за словъ послдняго о прошедшемъ Терзаева, сказанныхъ въ присутствіи учениковъ. По поводу этой чуть не драки собранъ былъ педагогическій совтъ. Большинство членовъ совта, хотя и почуяли перемну направленія въ русскомъ обществ; но все еще, какъ-бы не желая вдругъ измниться, разсудили дло о происшествіи въ учительской комнат изъ-за Терзаева безпристрастно, и учителя, охотники до дракъ, принуждены были извиниться передъ Сидоровымъ…. За то терзаевцы послали доносъ на Сидорова новому попечителю и извстному педагогу.

Прошло два мсяца посл посщенія гимназіи Терзаевымъ. Тоскливый мартовскій день. Идетъ мелкій дождь, слышно завываніе втра; по стекламъ оконъ слезами струятся дождевыя капли. Гимназія ждетъ новаго попечителя и желаетъ встртить его безъ особенныхъ приготовленій: безъ поблки стнъ и тщательнаго мытья и натиранія половъ, безъ приготовленія особенныхъ кушаньевъ, — словомъ, гимназія сохраняетъ свой обыкновенный видъ. Только гимназисты стоятъ по росту въ два ряда въ рекреаціонной зал, да учителя и все прочее начальство щеголяетъ мундирами и шпагами; но обойтись безъ этого было нельзя, такъ какъ новый попечитель заране увдомилъ о времени своего посщенія, а это означало необходимость встрчи.

Въ часъ дня въ залу вошелъ попечитель, бывшій директоръ гимназіи и извстный педагогъ. Онъ сильно измнился, сталъ, какъ будто, еще выше, еще худе, на лиц не было и слда прежняго довольства и мягкой, чуть замтной улыбки около губъ, — теперь лице было усталое, задумчивое, серьезное, и только глаза также были прищурены, какъ и прежде.

— Здравствуйте, дти! сказалъ онъ громко.

— Здравія желаемъ! крикнули гимназисты не стройно, не вмст начавъ и не вмст окончивъ, словомъ, — такъ, какъ могутъ кричать триста гимназистовъ отъ 8 до 20 лтъ безъ репетицій и частаго упражненія въ подобныхъ крикахъ.

Лице попечителя стало еще боле задумчивымъ. Онъ началъ быстро оглядывать сперва ряды гимназистовъ съ ногъ до головы, потомъ стны, потолокъ, полъ и даже, какъ будто, воздухъ залы.

— Въ которомъ ты класс, мой милый? спросилъ попечитель, остановившись предъ однимъ изъ гимназистовъ.

— Въ шестомъ, смло отвчалъ гимназистъ.

— Что-же, ты помнишь меня?

— Помню.

— Что-же, находишь во мн перемну?

Гимназистъ молчалъ и водилъ глазами по попечителю.

— Ну, что-же, мой милый, отвчай! Постарлъ прежній твой директоръ или онъ похудлъ?

— Выше стали, отвтилъ гимназистъ.

— И похудлъ, не правда-ли, мой милый? На лиц попечителя на секунду показалась мягкая улыбка около губъ.

— Да…

Попечитель опять началъ осматривать ряды гимназистовъ.

— Помнишь, милый мой, какъ я въ этой зал объяснялъ вамъ евангеліе? спросилъ попечитель у другаго гимназиста, тоже старшаго класса.

— Помню.

— Какого евангелія объясненіе особенно помнишь ты?

— Объ исцленіи Спасителемъ десяти прокаженныхъ мужей.

— Почему-же ты, мой милый, особенно помнишь мое объясненіе именно этого евангелія?

— Тогда новый попечитель вошелъ первый разъ.

— Вы имъ объясняете евангеліе? повернувшись отъ ученика къ директору, спросилъ попечитель.

— Нтъ, ваше превосходительство, отвтилъ спокойно Іоановъ.

— Да? и попечитель направился къ выходу изъ залы для осмотра спаленъ, а гимназисты пошли въ столовую.

Чрезъ полчаса попечитель вошелъ въ столовую съ еще боле серьезнымъ видомъ и прищуренными глазами. Онъ не остановился въ столовой, не попробовалъ кушанья, а со словами: «прощайте, дти», прямо направился къ выходу.

Посл обда желающихъ отпустили въ отпускъ, а въ три часа уже вс гимназисты знали, что попечитель остался недоволенъ порядками гимназіи и, сдлавъ выговоръ директору, веллъ Сидорову, какъ исполняющему должность инспектора, немедленно отправиться на три дня подъ арестъ на гауптвахту.

Могутову, съ тремя товарищами его по классу, захотлось сильно повидаться съ Сидоровымъ, и они отправились на гауптвахту. Они думали найти Сидорова скучнымъ, сконфуженнымъ, убитымъ горемъ за несправедливость въ нему; но, къ своему удивленію, нашли его на гауптвахт спокойнымъ и, какъ всегда, съ ласковымъ, смющимся взглядомъ.