Нсколько дней спустя посл визита Бетюна молодой человкъ встртилъ Клода у двери лицея Кондорсе, выслушалъ съ безстрастнымъ челомъ приличествующее случаю поздравленіе, обращенное къ нему, и отвтилъ на него въ тон большой естественности, чувствуя, впрочемъ, что за нимъ внимательно слдили.

Переходя къ другому предмету разговора, Клодъ выбранилъ лицей, мшавшій ему сопровождать его мать во Флоренцію и вообще встртиться со своими родителями въ Дьепп раньше конца іюля; затмъ онъ перешелъ къ женитьб своего стараго пріятеля Тремора на его новой знакомой миссъ Севернъ, которую онъ встрчалъ въ Канн во время новогоднихъ каникулъ и затмъ недавно въ Париж и которую осыпалъ дифирамбическими похвалами; она покорила его сердце положительно замчательнымъ искусствомъ въ спорт. Онъ не рискнулъ задать вопросъ или сдлать какой-нибудь опасный намекъ, вроятно, надясь на то, что его ни въ чемъ не подозрваютъ. Конечно, онъ былъ удивленъ и даже немного испуганъ послдствіями своей шалости. Можетъ быть даже, эти послдствія показались ему столь огромными, что онъ не могъ допустить мысли, что на совершившійся фактъ могло оказать сильное вліяніе такое маловажное существо, какъ онъ, следовательно, ему не приходилось ни раскаяваться въ своемъ поступк, ни имъ кичиться.

— Совершенно неожиданно, не такъ ли, старина? — спросилъ онъ своимъ низкимъ, спадающимъ голосомъ.

— Именно, — отвтилъ, смясь Мишель.

— И шикарной же парой будете вы оба! — заключилъ онъ съ восторгомъ. Затмъ, приподнимая портфель, который онъ несъ переполненный книгами:

— До свиданія, дружище, мы боле не увидимся до осени. Кажется, въ этомъ году предполагаютъ зарыться въ Дьепп до начала охотничьяго сезона!

— До свиданія, мой Клодъ, не падай духомъ! — отвтилъ Мишель, пожимая руку лицеисту.

И они разстались.

— До свиданія, маленькій негодяй! — добавилъ мысленно новоиспеченный женихъ. — Если бы я зналъ наврно, что это твоя продлка, я убжденъ, что не удержался бы отъ удовольствія надрать теб уши.

Вообще же теперь, когда приближался часъ его отъзда, Мишель, не очень строгій къ другимъ и снисходительный къ себ самому, былъ вынужденъ сознаться, что одной этой случайности, шалости Клода, было бы недостаточно, чтобы выдать его, безоружнаго, планамъ Колетты, и чувствовалъ себя готовымъ на уступки.

Нужно было возбуждающее веселіе г-жи Фовель, чтобы вывести его изъ благодушной неподвижности, съ которой онъ далъ себ слово ожидать развертыванія событій.

Ухать, все заключалось въ этомъ слов! Вдали отъ Парижа и Ривайера онъ еще разъ сможетъ оставить за собой настоящія заботы и отдаться радостямъ, столько разъ уже испытаннымъ, забвенія своей личности, перевоплотиться нкоторымъ образомъ, благодаря пребыванію въ стран, отличной отъ родной страны.

Это наслажденіе, онъ его сильне чувствовалъ на разстояніи, возстановляя его въ своей памяти, можетъ быть, преувеличивая его, и опьянялъ себя воспоминаніями объ этой полной приключеній жизни, утомившей его въ свое время, но которая, отступивъ въ прошлое, приняла соблазнительный обликъ, представлялась ему внезапно прекрасной и притягательной, подобно всмъ благамъ, о которыхъ сожалешь, когда они потеряны, и которыми иногда пренебрегалъ, когда владлъ ими.

Два мсяца беззаботности, перемнъ, два мсяца свободы! Предвидимыя въ будущемъ событія таяли, исчезали въ туман…

Ухать! ухать! да! въ этомъ было все!

Наканун этого пламенно желаннаго отъзда, Мишель обдалъ въ Кастельфлор, гд г-нъ и г-жа Фовель только что поселились вмст съ дтьми, радостно встртивъ Сюзанну, свободную за отъздомъ г-жи Бетюнъ.

Архитекторъ, строившій Кастельфлоръ, подражалъ немного строителю Тріанонъ, [18] и Колетта омеблировала его въ этомъ дух, но очень легко и свжо съ уступками „modern style“ въ выбор и распредленіи свтлой, затканной букетами кисеи, въ покрытыхъ лакомъ стульяхъ, въ изящныхъ этажеркахъ, въ оригинальныхъ и милыхъ бездлушкахъ, въ большихъ стройныхъ лампахъ съ причудливыми абажурами, въ нжной живописи, блдной и немного химерической, въ длинныхъ хрупкихъ вазахъ, живыхъ цвтахъ, безпрестанно возобновляемыхъ, въ утонченномъ нжномъ изяществ, которое она любила и отъ которого ея красота получала гармоническую очаровательность. Паркъ съ его громадными аллеями изъ грабинъ, высокими и тнистыми, какъ церковные своды, съ его лужайками-долинами, съ тнью липъ и дубовъ, гд тамъ и сямъ въ зеленой полутни бллись статуи, спускался отлого до Серпантины, скромнаго протока, привтливо ласкавшаго берега парка. И къ тому море цвтовъ.

Сюзанна была очарована сразу Кастельфлоромъ; она въ немъ вкушала наслажденіе чувствовать себя свободной, и къ тому въ обстановк легкой и пріятной жизни.

Она была наивно счастлива видть вокругъ себя лишь веселыя лица и драгоцнныя вещи. И въ этотъ вечеръ совсмъ изящная въ своемъ плать цвта „мовъ“ [19] она, подобно самой Колетт, составляла часть дорогой, но не крикливой роскоши Кастельфлора, какъ и т растенія, распускавшіяся въ саксонскихъ вазахъ, подл пастушекъ въ кружевныхъ платьяхъ.

Можетъ быть она это сознавала. Она весело забавлялась всякою мелочью: партіей билльярда, навязанной ею Мишелю до обда и проигранной съ неловкостью дебютантки, альбомомъ, перелистываемымъ ею, именемъ, произнесеннымъ г-номъ Фовелемъ, звучность котораго казалась ей комичной, какимъ-нибудь словомъ Жоржа, котораго бранила мать, гримасой Низетты, когда она приходила пожелать „спокойной ночи“.

Въ первый разъ въ томъ году Колетта велла подать кофе на террасс. Былъ чудный, ясный вечеръ, часъ счастливаго отдыха; но Мишель не испытывалъ ни спокойствія, ни радости. Глубокая меланхолія приковывала его глаза къ таинственной дали парка, на которую онъ пристально смотрлъ, склонившись на каменную баллюстраду, слыша только шумъ разговора Сюзанны и Фовелей, изъ котораго иногда долетало до него отдльное слово, удерживаемое памятью, хотя онъ не могъ бы объяснить, почему именно это слово, а не другое.

Лежа въ „rocking-chair“, [20] приводимомъ небрежно въ движеніе ногами въ желтыхъ кожаныхъ башмакахъ, Сюзанна, Занна или Сюзи — ее называли этими тремя именами — часто смялась чистымъ смхомъ, внушавшимъ Мишелю нчто въ род жалости, какъ что-то очень хрупкое; этотъ смхъ напоминалъ ему и маленькій хрустальный колокольчикъ, вызывая минутами злое желаніе разбить его. Затмъ онъ оторвался отъ этого болзненнаго самоуглубленія и приблизился къ дружески беседовавшей групп.