И Ашанинъ вернулся въ домъ, — отыскивать г-жу Переверзину.

Въ это же время, въ одной изъ садовыхъ бесдокъ, куда, но выход изъ театральной залы, исправникъ Акулинъ увелъ свою дочь, происходилъ между ними слдующій разговоръ:

— Потрудись объяснить мн, сударыня, говорилъ родитель, отдуваясь отъ спшной ходьбы, — на что теб нужно Ранцова предъ всмъ обществомъ шутомъ выставлять, — а?

— А вамъ то что до этого? отвчала на это дочка; — и для этого только вы меня сюда и увели? Я даже понять не могла — что за смхъ такой!..

— А что я теб скажу, возразилъ исправникъ, — что онъ, видя твое грубіянство, плюнетъ и откланяется теб!..

— Во первыхъ, не говорите «плюнетъ,» потому что это въ высшей степени mauvais genre, и вы, какъ сами служили въ гвардіи, должны знать это! Во вторыхъ, мой капитанша откажется отъ меня только когда я сама этого захочу. Въ третьихъ, ну, онъ откажется: что-жъ за бда такая?

— А такая, что посл кащея этого, Тарусова, что ему четвероюроднымъ какимъ то приходился, досталось ему нежданно негаданно богатйшее имніе, да тысячъ сто на старыя ассигнаціи денегъ, что онъ любую княжну въ Москв за себя можетъ взять, — вотъ что! А у насъ съ тобой жаворонки въ неб поютъ, да и вся тутъ!..

Бойкая барышня вспыхнула какъ піонъ:

— Что-жъ, это вы мн никого лучше найти не могли какъ армейскаго, необразованнаго Ваше Благородіе? Разв я на. то, воспитывалась въ Институт чтобъ капитаншею быть? Разв…

— И, матушка! перебилъ ее, махая руками, толстый Елпидифоръ, — васъ тамъ, что цыплятъ у ярославскаго курятника, штукъ шестьсотъ заразъ воспитывается; такъ на всхъ то на васъ, пожалуй, Вашихъ Свтлостей и не хватитъ.

— Да разв я была какъ вс, какъ вс шестьсотъ? Когда вы меня брали, вы не помните разв что вамъ сказала maman? назвала она институтскимъ языкомъ начальницу заведенія. — «Notre cher rossignol,» сказала она вамъ про меня; она чуть не плакала что вы меня взяли до выпуска… Я на виду бывала! Меня вс знали, баловали, вс изъ grand monde'а, кто не прізжалъ… Сама Государыня сколько разъ заставляла пть!.. Если бы вы не взяли меня тогда, я могла съ шифромъ выйти, я изъ первыхъ училась, — могла бы ко двору попасть за голосъ, какъ фрейлина Бартенева; grande dame была бы теперь!.. И посл этого я должна, до вашему, отставною капитаншею сдлаться.

Она чуть не рыдала; но вдругъ вспомнила, оборвала — и, подступая ближе къ отцу:

— Да что вамъ вздумалось мн теперь про него говорить, спросила она, — когда вы знаете кого я имю въ предмет?

— Вотъ то-то, матушка, вздохнулъ на это исправникъ, — когда-бъ ты не такъ пылка была, да не закидывала меня твоими грандъ дамами, такъ у насъ, пожалуй, ладъ бы вышелъ иной. — Ты съ чего взяла, во первыхъ, что онъ къ теб склонность иметъ?

— Я же говорила вамъ:- когда я сюда пріхала гостить, въ первый же день старуха (увы, что сказала бы княгиня Аглая Константиновна, если бы знала какъ ее обзывала барышня!) заставила меня пть, и я спла: «я помню чудное мгновенье.» Онъ былъ вн себя отъ восторга, подошелъ, нсколько разъ жалъ мн руку, даже поцловалъ одинъ разъ, кажется, и потомъ каждый вечеръ заставлялъ пть, — все опять «я помню», шутилъ, любезенъ былъ… Ну, извстно, какъ когда человкъ занятъ женщиною… Вы тогда пріхали, и я вамъ разсказала… И вы тогда сами мн сказали: «гляди, Оля, умна будешь, большаго осетра можно выловить!» Вдь говорили вы?

— Говорить говорилъ, не отказываюсь, — Елпидифоръ Павлычъ почесалъ себ за ухомъ, — говорилъ потому, что эту Шастуновскую породу знаю, — слышалъ! Покойный князь Михайло Васильевичъ въ свое время пропадалъ изъ за женщинъ…. Этотъ опять, когда товарищемъ министра былъ, — я въ Лейбъ-Уланскомъ полку еще служилъ, — въ Петергоф по лтамъ жила его тогдашній предметъ, замужняя, одного доктора жена, красавица!.. Я всю эту исторію зналъ… Мужъ низачто разводной ей дать не хотлъ, а то бы онъ на ней непремнно женился. Всмъ пренебрегъ, имя свое, мсто, въ фавор какомъ былъ тогда, — все это ему было нипочемъ! Всмъ жертвовать былъ готовъ ей… Только она въ скорости тутъ умерла; такъ его самъ Государь, говорятъ, посл этого за границу послалъ, а то мало съ ума не сошелъ отъ горя… Такъ вотъ, зная, разъ, какіе они люди страстные, во вторыхъ что подъ старость еще сильнй бываетъ эта слабость, — чтожъ, думаю, попытка не пытка; авось и съ нашей удочки клюнетъ!.. Ты-же у меня уродилась такая что у тебя на мужчину въ каждомъ глазу по семи чертей сидитъ…

— Я васъ и послушалась, молвила Ольга Елпидифоровна, невольно усмхнувшись такому неожиданному опредленію ея средствъ очарованія, — и все повела какъ слдуетъ…

— Ну, и…? крякнулъ, подмигнувъ, исправникъ.

— Что «ну?»…

— Ни съ мста?…

— Да, дйствительно, сжавъ въ раздумьи брови, созналась барышня, — я въ эти послднія дни стала замчать…

— То-то!.. И, по твоему, какъ это понимать надо?

— Старъ… Выдохся! Она презрительно повела плечомъ.

— Анъ и ошиблась!.. И я ошибся, повинился достойный родитель.

— Что-же, по вашему. Она остановила на немъ разширенные зрачки.

— И не выдохся, и даже очень пылаетъ… да только не про насъ!..

— Что-о? протянула Ольга Елпидифоровна, — онъ влюбленъ… въ другую?..

— А сама-то и не замтила! Онъ закачалъ головою. — Эхъ вы? Прозорливы только пока самолюбіемъ глаза вамъ не застелетъ!..

— Да въ кого, въ кого же, говорите? И она нетерпливо задергала отца за рукавъ.

Толстый Елпидифоръ поднялся со скамьи, обошелъ кругомъ бесдки, заглянулъ въ сосдніе кусты, слъ опять, привлекъ къ себ за руку дочь, и шепнулъ ей на ухо:

— Въ княжну!

— Въ племянницу? вскрикнула барышня. — Не можетъ быть!

Исправникъ зажмурилъ глаза и повелъ головою сверху внизъ:

— Есть! прошепталъ онъ:- по полицейской части не даромъ двнадцатый годъ служу, съ меня одного взгляда довольно!..

— Ахъ онъ противный! еще разъ вскрикнула Ольга Елпидифоровна.

— Ссс!.. Halt's Maul! говорятъ нмцы. И Боже тебя сохрани хотя видомъ показать что ты объ этомъ прочуяла!.. Ты тамъ себ, матушка, грандамствуй сколько теб угодно, только помни одно, что отецъ у тебя — горшокъ глиняный; такъ чугунные-то ему, только притронься, вс бока протычутъ… А брюхо у меня объемное, сама видишь, сть много проситъ…