Барышня примолкла и опустила голову. И у нея теперь какъ у Лафонтеновской Перреты лежала въ ногахъ разбитая молочная кринка, на которой строила она свое воздушное княжество…

— Какъ же быть теперь? проговорила она озабоченно.

— Какъ быть? повторилъ толстякъ;- очень просто! я теб сейчасъ

— Нтъ! перебила она, и топнула ногою, — вы мн про Ранцева и говорить не смйте!.. Хоть бы сами подумали: ну, что я изъ него могла бы сдлать?… Нтъ, я ужь лучше за Мауса пошла бы!..

— За стряпчаго-то? Исправникъ скорчилъ гримасу.

— Онъ не стряпчій просто, — онъ правовдъ! На тридцать первомъ году онъ будетъ статскій совтникъ, онъ мн самъ на бумажк высчиталъ. Я вс чины знаю, и производство, — выходило врно!.. И у отца его большая практика и онъ одинъ сынъ…

— Какъ знаешь! пожалъ плечами Акулинъ:- только вотъ что, Оля, примолвилъ онъ какъ то странно помаргивая своими заплывшими глазками, — ты ужъ Ранцева не срами!.. Для меня хоть!..

Она глянула ему прямо въ лице:

— Опять профершпилились?

— Такое чертовское несчастье! вскрикнулъ онъ ударяя себя что мочи по боку;- третьяго дня у Волжинскаго пять талій сряду, — въ лоскъ!.. Послдніе десять цлкашей сюда дучи отдалъ… То есть, `a la lettre, ни гроша!..

— Вы капитану сколько ужъ должны? спросила барышня.

— Семьсотъ… кажется! неувренно пробормоталъ онъ.

— А теперь сколько вамъ надо?

— Да еслибъ… полтысячки далъ…

— Хорошо, я ему скажу.

— Ахъ ты мой министръ финансовъ! восторженно возгласилъ толстый Елпидифоръ, схватилъ обими руками дочь за голову, и звучно чмокнулъ ее въ лобъ,

— То-то министръ! досадливо промолвила она, поправляя прическу, — а вы то… Она не договорила, и ушла изъ бесдки.

— А ты все-же погоди, старикашка противный, утшала она себя по пути, — я теб отомщу!..

Какъ она ему отомститъ — она, разумется, не знала…

Ашанинъ стоялъ передъ Софьей Ивановной въ комнат, которую она занимала въ большомъ дом, со шляпою въ рук, готовый уйти. Онъ только что усплъ передать ей разговоръ ихъ съ княземъ, «припадокъ» Сергя, и свои опасенія за него…

На умномъ лиц Софьи Ивановны читалось заботливое раздумье;- она обсуждала и соображала:

— Что онъ (то есть, князь Ларіонъ), говорила она, — сказалъ это въ томъ намреніи, вы не ошибаетесь, и я даже не могу на него за это сердиться… Предварилъ заране — дло сдлалъ!.. хотя я опять таки не пойму изъ-за чего онъ такъ заране обезпокоился!.. Вдь не могъ же Сережа дать ему повода… Я его знаю, — чтобы ни происходило у него теперь на душ, онъ слишкомъ благовоспитанъ чтобы показать…

— Онъ ничмъ и не показывалъ, заврилъ Ашанинъ, — и ни бровью не моргнулъ; мы же все вмст на сцен были… а вы изъ залы видли…

— Такъ съ чего же вздумалъ этотъ старый мудрецъ?… размышляла Софья Ивановна.

— Я начинаю подозрвать… не замтилъ ли онъ чего нибудь… со стороны…

— Со стороны княжны! договорила они, быстро вскинувъ глазами на молодаго человка:- едва ли!.. Она такъ сдержанна!.. Да и много ли они видались-то съ Сережей? А мила-то она, ужъ какъ мила! вздохнула, помолчавъ, тетка Гундурова;- нтъ, это онъ такъ, съ большой хитрости… Капидистрію вспомнилъ! засмялась она привычнымъ своимъ, короткимъ, обрывистымъ смхомъ.

Ашанинъ положилъ шляпу, пододвинулъ стулъ, и слъ подл нея:

— Софья Ивановна, началъ онъ шопоткомъ, — а что же… еслибы княжна дйствительно… отчего же бы?…

— И, милый мой, махнула она рукой, — разв объ этомъ возможно думать? Разв они такіе люди? Эта Аглая — ну, само собою!.. А то, вы видите, и онъ… бояринъ опальный, — и онъ туда же!..

— Я все это очень хорошо знаю, и понялъ съ перваго раза, молвилъ красавецъ;- но вдь, если посмотрть поближе, съ фанаберіею этой можно же и сладить. Вдь ничего же существеннаго они противъ Сережи сказать не могутъ. «Положеніе?» Да какое тамъ «положеніе» бываетъ въ наши годы?… А если только княжна захочетъ, чмъ же Сережа ей…

— А тмъ, не давъ ему договорить, съ сердцемъ возразила Софья Ивановна, — что такая ужъ у насъ безобразная страна вышла, что Гундуровъ — а Гундуровы-то, вы знаете, все одно, что Всеволожскіе, да Татищевы, только титла не носятъ, а т же Рюриковичи, — Гундуровъ не партія для княжны Шастуновой; а вотъ какой нибудь Фитюлькинъ въ аксельбантахъ — тотъ женихъ, и аристократъ, потому что повезетъ жену на балъ въ Концертную залу!..

— На то онъ и Фитюлькинъ; засмялся Ашанинъ, — у насъ, извстно, «чмъ нове, тмъ знатнй!»

— «Тмъ знатнй,» машинально повторила Софья Ивановна;- кто бишь это сказалъ?

— Пушкинъ.

— Да, да!.. Прекрасно сказано… Очень ужъ ихъ любятъ тамъ, этихъ новыхъ!.. Они надежне, видите ли, врне, старыхъ родовъ… Мы, видите ли, революціонеры!..

Софья Ивановна пожала плечами, и торопливо нюхнула табаку изъ крошечной золотой табатерки, которую носила подъ перчаткой; перчатки же, по старой привычк,- и не иныя какъ шведскія — никогда не сымала когда была въ гостяхъ.

— И чутьемъ чую, продолжала она, — да и вскользь слышала даже отъ кого-то въ Москв, не помню, что какого-либо такого да непремнно ужъ имютъ они въ предмет для княжны… Эта Аглая, то есть! поправилась Софья Ивановна. Она, хоть и сердилась на князя Ларіона, и въ душ чувствовала себя очень оскорбленною имъ за племянника, но все-же онъ былъ для нея не «эта Аглая…»