Онъ совершилъ свое путешествіе безъ особенныхъ приключеній, если не считать таковымъ встрчи его съ мальчикомъ, у котораго шляпа была совсмъ безъ полей, точь-въ-точь, какъ его старая. Китъ такъ расчувствовался, увидвъ этого бднаго мальчика, что подлился съ нимъ послдними деньгами, остававшимися у него въ карман. Къ чести всего рода человческаго будь сказано, онъ нашелъ сундучокъ на мст, и, распросивъ у жены этого необыкновенно честнаго извозчика, гд находится дача м-ра Гарландъ, взвалилъ сундучокъ на спину и пошелъ по указанному направленію.

Это была прелестная маленькая дачка, подъ соломенной крышей, съ флюгерами, шпицами и всякими украшеніями. Въ нкоторыхъ окнахъ пестрли крошечныя разноцвтныя стекла. За домомъ — маленькая конюшня, какъ разъ для пони, а надъ конюшней маленькая комнатка, какъ разъ для Кита. Бленькія занавски разввались въ открытыхъ окнахъ; въ клткахъ, блествшихъ, точно золото, пли птички; и весь подъздъ и дорожка, которая къ нему вела, были уставлены растеніями; садъ былъ полонъ красивыхъ благоухающихъ цвтовъ. Казалось, какъ внутри дома, такъ и вокругъ него, порядокъ и чистота доведены до совершенства. Въ саду не было видно ни одной сорной травки, и судя потому, что вмст съ инструментами на дорожк лежали и перчатки, старикъ Гарландъ самъ недавно работалъ въ саду.

Точно очарованный стоялъ Китъ передъ этой прелестной картиной: долго онъ не могъ придти въ себя, но наконецъ ршился позвонить. На его звонокъ никто не вышелъ. Онъ позвонилъ еще и еще разъ, потомъ уже звонилъ безъ счета, а дверь все не отворялась. Онъ слъ на сундучокъ и замечтался: вспомнилъ о замк великановъ, о принцессахъ, привязанныхъ за волосы къ стн, о дракон, вылетающемъ изъ-подъ воротъ, и тому подобныхъ сказкахъ, составляющихъ духовную пищу мальчиковъ его среды, — какъ вдругъ, совершенно неожиданно, дверь тихонько отворилась, и на порог появилась маленькая, прехорошенькая служанка. Она была очень мило и чисто одта, не только скромная, но даже степенная съ виду.

— Не васъ ли, сударь, зовутъ Христофоромъ? спросила она.

Китъ вскочилъ съ сундучка, поклонился и сказалъ, что онъ и есть Христофорь.

— Вы, должно быть, давно уже звоните? продолжала двушка:- здсь не было ни души: мы вс ловили пони и не могли слышать звонка.

Китъ не понялъ, что она хотла сказать, но такъ какъ ему неловко было, стоя у порога, забрасывать вопросами незнакомую двушку, онъ снова взвалилъ сундучокъ себ на плечи и послдовалъ за нею въ коридоръ, оттуда черезъ противоположную дверь во дворъ, гд и встртилъ м-ра Гарланда, который торжественно велъ подъ уздцы своенравную лошадку. Въ это утро, какъ потомъ разсказывали Киту, пони битыхъ два часа бгалъ въ своей загородк и не давался никому въ руки, словно поддразнивая всхъ.

Старичокъ принялъ его очень ласково; о старушк и говорить нечего. Она стала еще больше благоволить къ нему, когда замтила, съ какимъ усердіемъ онъ обтиралъ ноги о половикъ, — такъ усердно, что у него пятки горли, прибавимъ мы. Его тотчасъ же повели въ комнаты и начали осматривать во всхъ подробностяхъ его костюмъ. И платьемъ, и вообще всмъ вншнимъ видомъ Кита остались очень довольны. Потомъ ему показали конюшню и его комнатку, которой онъ уже издали любовался; лошадка обошлась съ нимъ очень дружелюбно, а комнатка наверху оказалась очень чистенькой и удобной. Оттуда хозяинъ прошелъ съ нимъ въ садъ и сказалъ ему, что будетъ учить его садовымъ работамъ и всему, что отъ него требуется, и что, съ своей стороны, сдлаетъ все, что отъ него зависитъ, чтобы упрочить его счастье и благосостояніе, если Китъ постарается заслужить его расположеніе. Китъ поминутно кланялся и благодарилъ, — надо полагать, что шляпа его значительно пострадала въ это утро. По окончаніи всхъ этихъ церемоній, Китомъ завладла старушка-барыня. Она подозвала къ себ Барбару — такъ звали маленькую служанку — и велла напоить и накормить Кита: ужъ врно, молъ, онъ проголодался съ дороги. Китъ спустился вслдъ за Барбарой внизъ, въ кухоньку, такую чистенькую и хорошенькую, какой онъ еще и въ жизни не видывалъ, разв только подъ окномъ, въ игрушечной лавк. Все въ ней блестло, все было въ удивительномъ порядк. Въ этой-то волшебной кухоньк Китъ слъ за столъ, чистый, блый, какъ скатерть. Барбара поставила передъ нимъ мясо, хлбъ, пиво и т. п. На этотъ разъ онъ очень ловко справляется съ ножомъ и вилкой, потому что противъ него сидитъ эта незнакомая двушка и все смотритъ, врне, наблюдаетъ за нимъ.

Однако нельзя сказать, чтобы Барбара хоть чмъ нибудь была похожа на пугало; она безпрестанно краснетъ и не хуже самого Кита канфузится, не знаетъ, о чемъ заговорить. Сидятъ они молча; Китъ прислушивается къ тиканью часовъ, она чистить горохъ и пересыпаетъ его на блюдо. Вотъ онъ, невзначай, поднимаетъ глаза и съ любопытствомъ осматриваетъ кухоньку. На полк, рядомъ съ блюдами и тарелками, стоитъ крошечный рабочій ящичекъ; Барбаринъ молитвенникъ и Евангеліе лежатъ тутъ же. Около окна, на самомъ удобномъ мст, гд посвтле, прибито маленькое зеркало. На гвоздик, у двери, виситъ Барбарина шляпа. Налюбовавшись этими изящными предметами, Китъ переводитъ глаза на ихъ обладательницу и, въ ту самую минуту, когда онъ, глядя на ея вки, спрашиваетъ себя, въ простот сердечной, какого цвта должны быть у нея глаза, она какъ нарочно тоже взглядываетъ на него, и ихъ глаза, встртившись на мгновеніе, тотчасъ же опускаются внизъ. Китъ наклоняется надъ своей тарелкой, Барбара надъ своимъ горохомъ: оба страшно сконфужены, словно только что уличили другъ друга въ какомъ-то проступк.

Ричардъ Сунвеллеръ возвращался домой съ попойки, устроенной Квильпомъ въ «Пустын», какъ онъ очень удачно назвалъ свою любимую бесдку, въ той степени опьяннія, когда человку кажется, что онъ представляетъ изъ себя кладезь премудрости, — съ чмъ окружающіе его никакъ согласиться не могутъ, — и онъ охотно пускается въ разсужденія съ самимъ собою. Словомъ сказать, Дикъ былъ совсмъ пьянъ. Идя по тротуару, онъ выдлывалъ ногами мыслети: то вдругъ останавливался и глядлъ вокругъ мутными глазами, то бросался впередъ и, сдлавъ нсколько нетвердыхъ шаговъ, снова подавался назадъ и говорилъ, говорилъ безъ умолку. Почему-то ему пришло въ голову, что Квильпъ совсмъ не такой человкъ, который можетъ внушать довріе, и что не слдовало открывать ему такой важной и щекотливой тайны. Эта угнетающая мысль въ конецъ разбередила ему голову: онъ бросилъ шапку наземь, застоналъ и началъ громко роптать на судьбу: онъ-де сирота горемычный, а бднаго сироту всякому легко обидть.

— Съ малыхъ лтъ брошенъ родителями на произволъ судьбы, попалъ въ когти проклятому карлику: что-жъ тутъ мудренаго, что и проговорился! Вотъ онъ, несчастный сирота, смотрите на него; вотъ онъ, закричалъ онъ, поводя сонными глазами.

— Если хотите, я буду вашимъ вторымъ отцомъ, кто-то произнесъ около него.

Дикъ зашатался во вс стороны, стараясь сохранить равновсіе, сталъ вглядываться по направленію, откуда шелъ голосъ, и увидлъ сквозь мглу, застилавшую ему глаза, дв слабо мерцавшія точки; по сосдству съ этими точками обрисовался носъ, ротъ, а затмъ глазамъ его представилось и туловище, и тогда-то онъ сообразилъ, что все это принадлежало никому иному, какъ его пріятелю Квильпу. Тотъ все время шелъ рядомъ съ нимъ, а онъ почему-то воображалъ, что опередилъ его версты на дв.