Наконецъ двочка уступила его ласкамъ: онъ отнялъ ея руки отъ лица и обвилъ ими свою шейку. Въ продолнееніе нсколькихъ минутъ оба молча плакали. Однако, Нелли вскор же улыбнулась своему маленькому другу, общая тихимъ, нжнымъ голосомъ остаться съ нимъ и по-прежнему любить его, пока Господь дозволить. Мальчикъ отъ радости захлопалъ въ ладоши и долго, долго благодарилъ ее. Она просила его никому не разсказывать объ ихъ разговор, что онъ и общалъ, и сдержалъ свое слово. Даже при ней онъ ни разу не проговорился, хотя съ тхъ поръ, какъ тнь, всюду слдовалъ за ней: онъ чувствовалъ, что ей иногда было очень тяжело, хотя и не понималъ, почему именно. Однако, какое-то подозрніе закралось въ его дтскую душу: часто, даже поздно вечеромъ, онъ подходилъ къ ея домику и спрашивалъ, тамъ ли она, словно желая удостовриться, что съ ней ничего не случилось, и когда она, въ отвтъ на это, зазывала его къ себ, онъ садился на низенькую скамеечку у ея ногь, да такъ и оставался тамъ, пока за нимъ не приходилъ кто нибудь изъ дому. А на утро онъ уже опять трется у двери — пришелъ узнать, здорова ли она, и гд бы онъ ни былъ, съ кмъ бы ни игралъ, онъ все бросалъ, чтобы только быть вмст съ Нелли.

— Хорошій, добрый мальчикъ, расхваливалъ его какъ-то могильщикъ;- когда умеръ его старшій братъ — смшно сказать старшій: этому-то старшему было всего семь лтъ, — онъ страсть какъ убивался по немъ.

Двочка вспомнила, что ей говорилъ учитель. Та истина, которую онъ тогда развивалъ передъ ней, еще разъ подтверждалась на этомъ ребенк.

— Съ тхъ поръ онъ сталъ какъ-то покойне, но это, разумется, не мшаеть ему иной разъ порядкомъ-таки шалить. Голову даю наотрзъ, что вы уже съ нимъ побывали у колодца.

— Нтъ, не были. Я боюсь этого колодца, да мы туда и дороги не знаемъ.

— Пойдемте со мной. Я еще мальчишкой хаживалъ туда.

Они спустились по узенькой лстниц въ склепъ и остановились подъ арками. Кругомъ мракъ.

— Вотъ онъ тутъ, сказалъ старикъ. — Смотрите, держитесь за меня, когда я буду открывать крышку, а то, чего добраго, споткнетесь и полетите внизъ. Я ужъ слишкомъ старъ, т. е. меня ревматизмъ одоллъ, поэтому я не могу наклоняться.

— Какъ здсь страшно, какъ темно! воскликнула Нелли.

— Посмотрите-ка туда.

И онъ ей указалъ пальцемъ на дно. Двочка посмотрла внизъ.

— Вдь это та же могила, говорилъ старикъ.

— Это правда.

— Мн часто приходить въ голову, что, должно быть, этотъ колодезь вырыли нарочно для того, чтобы церковь казалась еще мрачне и чтобы монахи больше думали о Богъ. Но, говорятъ, его скоро засыпятъ.

Двочка продолжала задумчиво глядть въ колодезь.

— Посмотримъ еще, кто до тхъ поръ доживетъ. Богъ знаетъ, сколько новыхъ могилокъ выростетъ къ тому времени на кладбищ. Это будетъ, во всякомъ случа, не раньше весны.

— «Весной птички опять запоютъ. Какое чудное время весна!» думала двочка, облокотившись въ своей комнат на подоконникъ и любуясь захожденіемъ солнца.

Явившись въ обычный часъ въ контору Брасса, дня два спустя посл чаепитія, устроеннаго Квильпомъ въ «Пустын», и не заставъ ни души въ этомъ храм добродтели, Дикъ Сунвеллеръ положилъ шляпу на конторку, вынулъ изъ кармана кусочекъ чернаго крепа и принялся прикалыватъ его булавками въ вид траурной ленты вокругъ шляпы. Покончивъ съ этой работой, которой онъ остался очень доволенъ, онъ опять надлъ шляпу на голову, сильно надвинулъ ее на одинъ глазъ, чтобы придать себ еще боле мрачный видъ, и, заложивъ руки въ карманы, сталъ медленно шагать по комнат.

— Такая ужъ, видно, моя судьба, разсуждалъ онъ. — Съ самаго дтства вс мои надежды безслдно исчезали. Стоило мн полюбить какое нибудь дерево или цвты, и они тотчасъ же засыхали.

Обезсиленный этими печальными размышленіями, онъ остановился передъ кліентскимъ кресломъ и вдругъ бросился въ его распростертыя обьятія.

— И это называется жизнью, продолжалъ онъ съ горькой ироніей, — а, впрочемъ, почему же и нтъ? Я совершенно доволенъ. Я буду носить эту тряпицу… Дикъ опять снялъ шляпу съ головы и, держа ее передъ собой, такъ свирпо смотрлъ на нее, что еслибъ она не стоила ему денегъ, онъ, кажется, растопталъ бы ее ногами, — я буду носить эту тряпицу, какъ эмблему женскаго вроломства, въ воспоминаніе о той, съ которой мн уже не доведется ходить по извилистымъ дорожкамъ лабиринта и пить вмст розовое вино, и которая своимъ коварнымъ поступкомъ будетъ отравлять мн жизнь до послдняго моего вздоха. Ха, ха, ха!

Слдуетъ замтить, что хохотъ, закончившій этотъ монологъ, былъ отнюдь не обыкновенный веселый смхъ, который былъ бы здсь совсмъ неумстнымъ, онъ шелъ бы въ разрзъ съ грустныхъ ходомъ мыслей Дика, а такъ называемый сатанинскій смхъ, часто раздающійся съ театральныхъ подмостокъ. Дикъ чувствовалъ себя въ мелодраматическомъ настроеніи, поэтому совершенно естественно, что изъ груди его вырвался этотъ адскій хохотъ, долженствующій, согласно театральнымъ преданіямъ, своими тремя слогами изображать смхъ дьявола. Удивительная, характерная черта въ этомъ субъект: дьяволъ смется въ аду непремнно тремя слогами — ни больше, ни меньше.

Дикъ все еще сидлъ насупившись въ кресл, когда послышался звонокъ у двери; въ ушахъ опечаленнаго Дика онъ отозвался похороннымъ звономъ.

Онъ поспшилъ отворить дверь и встртился лицомъ къ лицу съ Чекстеромъ. Члены братства по-своему привтствовали другъ друга.

— Какъ вы, однако, рано, чортъ возьми, забираетесь въ эту вонючую бойню, говорилъ гость, держась на одной ног и граціозно балансируя другой.

— Да, немножко раненько, согласился Дикъ.

— Немножко, повторилъ тотъ шутливымъ тономъ, который такъ шелъ къ нему. — Я думаю, что немножко. Да вы знаете ли, дружище, который часъ? Всего-навсего половина десятаго утра!