— Скажите, пожалуйста, какъ вы надумали сюда придти.

— Видите ли, когда вы совсмъ ушли отъ нихъ, я осталась одна-одинешенька; мн не съ кмъ было даже посовтоваться. Жилецъ и вовсе не возвращался домой; я не знала, гд онъ находится и куда вы двались. Но, вотъ, какъ-то утромъ, когда я… и она запнулась.

— Подслушивали у дверей, подсказалъ Дикъ.

— Ну, да, да, — и она закивала головой. — Смотрю я это въ щелочку, помните, какъ тогда, когда вы меня поймали — и слышу, какая-то женщина — это была ваша квартирная хозяйка — разсказываетъ, что вы крпко захворали и что за вами некому присмотрть. М-ръ Брассъ сказалъ, что это не его дло; то же самое повторила и миссъ Сэлли. „Онъ“, говоритъ, „веселый малый, но это“, говоритъ, „до насъ не касается“. Женщина ушла отъ нихъ разсерженная: я слышала, какъ она хлопнула дверью. Я въ ту же ночь убжала изъ дому, пришла къ вамъ сюда, сказалась вашей сестрой. Они мн поврили, и съ тхъ поръ я живу здсь.

— Воображаю, бдная маркизочка, до смерти измаялась, ухаживая за больнымъ.

— Ни чуточки. Вы обо мн не безпокойтесь. Я привыкла проводить ночи безъ сна; а въ томъ кресл я такъ славно спала у васъ. А какъ вы говорили въ бреду, какъ пли, сколько разъ собирались выскочить изъ окна! Я такъ рада, что вамъ теперь лучше, господинъ живучій!

— Живучій, повторилъ Дикъ задумчиво. — Хорошо, что живучій. Я убжденъ, что еслибъ не вы, маркиза, меня уже не было бы въ живыхъ.

Дикъ опять схватилъ ее за руку, не зная, какъ выразить ей свою благодарность. Онъ былъ еще очень слабъ, и, конечно, глаза его вскор стали бы такими же красными, какъ у маркизы, еслибъ она не поспшила перемнить разговоръ и не уложила его, строго-настрого запретивъ ему волноваться.

— Докторъ веллъ, чтобъ вы лежали покойно, чтобы никто въ комнат не шумлъ. Отдохните немножко, а потомъ мы опять станемъ разговаривать. Я буду сидть около васъ. Попробуйте закрыть глаза, можетъ быть заснете; вамъ это было бы очень полезно, уговаривала она больного. Затмъ она придвинула къ кровати маленькій столикъ и начала приготавливать какое-то прохладительное питье съ такой ловкостью и искусствомъ, что любой химикъ позавидовалъ бы ей. Утомившись разговорами, Дикъ заснулъ. Черезь палчаса онъ проснулся и спросилъ, который часъ.

— Только что пробило половина седьмого, отвчала двочка, помогая ему ссть.

— Маркиза! Дикъ сразу повернулся къ ней и провелъ рукой по лбу: какая-то мысль внезапно промелькнула въ его голов. — Что сталось съ Китомъ?

— Его приговорили къ ссылк, не знаю на сколько-то лтъ.

— И уже отправили? А мать его, что съ ней?

Двочка покачала головой: она, молъ, ничего о нихъ не знаетъ. Но если вы будете лежать покойно и общаете, что не будете метаться, прибавила она, медленно растягивая слова, — я вамъ скажу что-то, — только не теперь, нтъ, не теперь…

— Скажите, это меня развлечетъ, упрашиваетъ Дикъ.

— Нтъ, нтъ! — она въ самомъ дл боится, что это можетъ ему повредить. Я знаю лучше васъ. Когда вы немножко поправитесь, тогда я разскажу.

Вслдствіе болзни глаза у Дика ввалились и кажутся гораздо больше, чмъ обыкновенно. Онъ такъ серьезно, такъ напряженно смотритъ на двочку, что она и взаправду испугалась и умоляетъ его забыть о томъ, что она ему сказала. Но слово не воробей, вылетитъ — не поймаешь. Любопытство Дика возбуждено; онъ даже встревожился и требуетъ, чтобы она разсказала все, какъ бы ни была тяжела новость, которую она собиралась ему сообщить.

— Да тутъ нтъ ничего тяжелаго и это вовсе не про васъ.

— А про кого же, про кого? Вы подслушали у двери… что говорилось по-секрету, спрашиваетъ Дикъ, задыхаясь отъ волненія.

— Да, подслушала у двери.

— Въ Бевись-Маркс?… разговоръ между Брассомъ и Сэлли?..

— Да, да, это самое.

Дикъ высвободилъ изъ-подъ одяла свою костлявую руку, схватилъ двочку за кисть и, притянувъ ее къ себ, веллъ разсказать все, безъ утайки. Если, молъ, она не сдлаетъ этого добровольно, онъ силою принудить ее и тогда онъ не отвчаетъ за послдствія: онъ не можетъ дольше выносить этой пытки. Испугавшись не на шутку крайняго возбужденія, въ которомъ находился Дикъ, боясь, чтобъ это тревожное ожиданіе не повредило ему больше, чмъ само извстіе, она тотчасъ же согласилась; но съ условіемъ, чтобы больной сидлъ покойно, не вскакивалъ и не метался, а не то, говорить, ей-Богу же, брошу посредин.

— Вы не можете бросить то, чего не начинали, говоритъ Дикъ. — Такъ начинайте же, сестрица, начинайте, милая Полли, разскажите, что и какъ, со всми подробностями; умоляю васъ, маркиза, не мучьте, разскажите скорй.

Она не можетъ устоять противъ этой страстной мольбы и начинаетъ разсказывать:

— Вы знаете, я спала въ кухн, тамъ, гд мы съ вами въ карты играли. Миссъ Сэлли всегда держала ключъ отъ кухни у себя въ карман: вечеромъ она спускалась внизъ, отбирала свчку, тушила огонь, — такъ что я должна была впотьмахъ добираться до своей постели — запирала дверь, брала ключъ съ собой и всю ночь держала меня подъ замкомъ, а утромъ, — очень рано, могу васъ уврить, — выпускала меня на свободу. Мн бывало такъ страшно оставаться одной внизу, что я вамъ и сказать не могу. Я ужасно боялась пожара: думаю, они обо мн и не вспомнятъ, и я тамъ живьемъ сгорю. Поэтому, если мн попадался какой нибудь заржавленный ключъ, я прятала его и пробовала, — не придется ли онъ къ двери. Ну, и одинъ ключъ, который я нашла въ погреб, въ куч сора, какъ разъ пришелся.

Туть Дикъ не вьщержалъ и неистово заерзалъ ногами. Кухарочка тотчасъ же замолчала, но онъ успокоился и, оправдываясь тмъ, что на минуту забылъ объ уговор, просилъ ее продолжать.

— Мн нечего было сть, говорила двочка. — Вы не можете себ представить, какъ они меня морили голодомъ. По ночамъ, когда они уже спали, я выходила изъ кухни и подбирала въ темнот кусочки хлба, сухариковъ, остававшіеся посл вашего завтрака въ контор. Иногда попадались апельсинныя корки — я ихъ настаивала на вод и воображала, что пью вино. Вамъ не случалось пить воду, настоенную на апельсинныхъ коркахъ?