Да, она въ самомъ дл умерла и уже мертвая лежала въ своей маленькой кроватк. Вотъ почему въ комнат ея царствовала такая торжественная тишина.

Казалось, она спала сномъ мирнымъ, безмятежнымъ, на видъ прекраснымъ сномъ. Глядя на нее, можно было подумать, что это существо, только что созданное Господомъ и ожидающее, чтобы Онъ вдохнулъ въ нее жизнь, а не молоденькая двушка, преждевременно скошенная неумолимой смертью.

Постель ея была усыпана зелеными листьями и зимними ягодами, собранными въ тхъ мстахъ, гд она любила прогуливаться.

— Когда я умру, положите возл меня что нибудь такое, что любитъ свтъ и всегда живетъ подъ открытымъ небомъ, говаривала она.

Она умерла. Умерла милая, нжная, терпливая, благородная Нелли. Ея птичка — маленькое, ничтожнйшее существо, которое можно было бы задушить однимъ пальцемъ — весело прыгала въ клтк, а она, эта прелестная двочка, обладавшая такимъ мужественнымъ сердцемъ — лежала неподвижно и это благородное сердечко навки замолкло въ ея груди.

И куда двались слды заботъ, страданій, усталости. Все исчезло, уступивъ мсто полному счастью и спокойствію, такъ ярко отразившемуся на ея чудномъ, улыбающемся личик.

А между тмъ она не измнилась. Она была все та же Нелли, какой мы ее знали: то же нжное, милое личико, которое когда-то озарялось отблескомъ родного очага — какъ сонъ, какъ мечта пронеслось оно сквозь притоны нищеты и бдствій; то же кроткое, ангельское выраженіе, которое освщало его и у двери школьнаго учителя, въ лтній, теплый вечеръ, и у топки горна въ холодную, дождливую ночь, и у постели умирающаго мальчика. Таковы должны быть ангелы, которыхъ мы увидимъ во всемъ ихъ величіи посл смерти.

Старикъ держалъ ея безпомощную, похолодвшую ручку, ту самую ручку, которую она въ послдній разъ протянула ему, улыбаясь, которою она держала его за руку во время ихъ долгихъ странствованій. Онъ прижималъ ее къ своей груди, стараясь ее отогрть. Иногда онъ подносилъ ее къ губамъ, а затмъ опять пряталъ на груди и бормоталъ, что теперь она становится тепле. И когда онъ это говорилъ, онъ съ отчаяніемъ взглядывалъ на окружающихъ, точно умолялъ ихъ помочь ей.

Она умерла и теперь ужъ не нуждалась ни въ чьей помощи. Не будетъ больше голосокъ ея раздаваться въ этихъ старинныхъ комнатахъ, куда она вносила жизнь даже тогда, когда ея собственная жизнь быстро угасала. Она погибла безслдно и для своего садика, за которымъ такъ ухаживала, для своихъ любимыхъ уголковъ, гд она нердко сиживала часами, погруженная въ раздумье. Не будетъ она уже гулять по тмъ тропинкамъ, по которымъ чуть не вчера еще проходила, не будетъ радовать взоры всхъ любящихъ ее: никто и ничто не увидитъ ея больше.

— Небесное правосудіе не оканчивается на земл, говорилъ школьный учитель, цлуя ее въ лобъ и заливаясь слезами. — Что такое наша жалкая земля въ сравненіи съ тмъ міромъ, въ который отлетла эта юная душа? Если бы мы могли нашимъ горячимъ пожеланіемъ вернуть ее къ жизни, скажите, кто бы изъ насъ ршился его произнести?

Съ наступленіемъ утра, когда прізжіе стали покойне относиться къ своему новому горю, учитель разсказалъ имъ о послднихъ минутахъ ея жизни.

Она скончалась два дня тому назадъ. Вс ея друзья собрались у ея постели, съ минуты на минуту ожидая ея кончины. Они всю ночь то разговаривали съ ней, то читали ей вслухъ, но, наконецъ, ее стало клонить ко сну. Судя по нкоторымъ фразамъ, еле слышно произнесеннымъ ею во сн, ей снились нкоторыя сцены изъ ея скитаній съ ддушкой, но не тяжелыя, — т, повидимому, отступили на задній планъ. Она нсколько разъ горячо благодарила кого-то — вроятно, тхъ добрыхъ людей, которыхъ Господь посылалъ имъ на помощь — и все повторяла: да благословитъ васъ Богъ. Она умерла въ полной памяти и вовсе не бредила. Только одинъ разъ ей представилось, будто какая-то чудная музыка раздается въ воздух. Богъ знаетъ, можетъ быть, она и точно слышала ее!

Она спала тихо, очень тихо. Когда она открыла глаза, она пожелала, чтобы вс еще разъ ее поцловали и затмъ, повернувшись къ ддушк съ нжнйшей улыбкой — вс присутствовавшіе при этой сцен увряютъ, что они никогда ничего подобнаго не видли и что ея улыбка на всю жизнь врзалась у нихъ въ памяти — обвила руками его шею, да такъ и умерла въ его объятіяхъ. Даже не замтили, какъ она испустила духъ.

Она часто разсказывала о двухъ сестрахъ, называя ихъ своими милыми друзьями, и не разъ выражала желаніе, чтобы имъ какъ нибудь передали, что она часто ходила за ними во время ихъ прогулокъ и что она много, много о нихъ думала. Въ послдніе дни она часто вспоминала о Кит: просила передать ему, что помнитъ и по-прежнему любитъ его и что ей очень хотлось съ нимъ повидаться. Даже и тогда воспоминаніе о Кит вызывало у ней легонькій смхъ, чуть-чуть напоминавшій ея прежній ясный, веселый смхъ.

За всмъ тмъ она ни на что не жаловалась, ничмъ не бывала недовольна. Кроткая, покойная, какъ и всегда — она лишь съ каждымъ днемъ становилась серьезне и все горяче выражала окружающимъ свою любовь и признательность — она угасла, какъ гаснетъ вечерняя заря въ тихій, лтній день.

На утро, не успло солнце подняться, какъ ужъ ея маленькій любимецъ, тотъ самый мальчикъ, что ночью жаловался могильщику на страшный сонъ, принесъ засушенные цвты, просилъ, чтобы ихъ положили ей на грудь. Съ вечера, прежде чмъ идти спать, онъ долго бродилъ около ея комнатки; слды его маленькихъ ножекъ ясно запечатллись на снгу, подъ ея окномъ: ему вообразилось, что ее оставили тамъ одну, и онъ не могъ перенести эту мысль и долго сторожилъ ее.