— Сарджент Базфаз, — ответил Перкер, — наш оппонент; ведет дело противной стороны. Джентльмен за ним — мистер Скимпин, его помощник.

Возмущенный мистер Пиквик только что собирался спросить, как осмеливается этот человек, представитель противной стороны, говорить сардженту Снаббину, представителю его интересов, что утро — чудесное, как вдруг все барристеры встали и зал огласился громким криком судебных приставов: «Тише!» Оглянувшись, он понял, что так встречают судью.

Судья Стейрли (замещавший не явившегося по нездоровью главного судью) был очень мал ростом и настолько тучен, что казалось, будто весь он состоит только из лица и жилета. Он вкатился в зал на двух кривых ножках, важно поклонился адвокатам, которые ответили ему столь же важным поклоном, и поместил свои ножки под стол, а свою треуголку — на стол. Когда мистер Стейрли проделал это, от всей его особы остались на виду только два маленьких подозрительных глаза, одна широкая розовая физиономия и примерно половина большого и страшно нелепого парика.

Как только судья занял свое место, судебный пристав, находившийся в зале, повелительно крикнул: «Тише!», после чего пристав на галерее гневно возгласил: «Тише!», вслед за чем три или четыре пристава, стоявшие у дверей, с негодованием подхватили: «Тише!»

Когда в зале воцарилась тишина, джентльмен, облаченный в черное и сидевший ниже судьи, начал поименно выкликать специальных присяжных. После долгой переклички оказалось, что их налицо всего десять. Тогда сарджент Базфаз обратился к суду с просьбой о включении в жюри двух tales, коих джентльмен в черном тут же и нашел, не смущаясь их «обыкновенностью». Ими оказались зеленщик и аптекарь.

— Джентльмены, — произнес джентльмен в черном, — отзывайтесь на ваши имена, вы будете приведены к присяге. Ричард Апуич?

— Здесь, — откликнулся зеленщик.

— Томас Гроффин?

— Здесь, — откликнулся аптекарь.

— Возьмите книгу, джентльмены. Вы должны по чести и по совести...

— Прошу прощенья у суда, — сказал аптекарь, высокий, худой человек с желтым лицом, — но я надеюсь, суд позволит мне уйти.

— На каком основании, сэр? — спросил мистер Стейрли.

— У меня нет помощника, милорд, — ответил аптекарь.

— Суд тут ни при чем. Вам следовало нанять его.

— Мне это не по средствам, милорд, — возразил аптекарь.

— Так вам следовало сделать так, чтобы это было вам по средствам, — сказал судья, багровея, ибо имел нрав раздражительный и не терпел возражений.

— Я знаю, что по моим заслугам мне бы это следовало, да не получается, милорд, — отвечал аптекарь.

— Приведите джентльмена к присяге! — приказал судья.

Джентльмен в черном успел произнести только: «Вы должны по чести и совести...», как аптекарь опять перебил его:

— Так я все-таки обязан принять присягу, милорд?

— Разумеется, сэр, — ответил вспыльчивый маленький судья.

— Очень хорошо, милорд, — проговорил аптекарь покорно. — В таком случае, прежде чем кончится этот процесс, произойдет убийство, вот и все. Приводите меня к присяге, если угодно, сэр.

И аптекарь был приведен к присяге, прежде чем судья успел произнести хотя бы слово.

— Я только хотел поставить вас в известность, милорд, — сказал аптекарь, спокойно усаживаясь на свое место, — что в аптеке у меня остался только рассыльный. Он очень милый мальчик, но ничего не смыслит в лекарствах: он убежден, что щавелевая кислота и опий — это слабительные. Вот и все, милорд!

Пока мистер Пиквик с глубоким ужасом смотрел на аптекаря, по залу пробежал шумок: появилась миссис Бардль, подпираемая миссис Клаппинс. Она была препровождена к противоположному концу той скамьи, на которой сидел мистер Пиквик, и водворена там в состоянии полной прострации. Мистер Додсон внес следом огромный зонтик, а мистер Фогг пару патен, причем у каждого на этот случай была заготовлена самая участливая и меланхолическая мина. Затем вошла миссис Сендерс, ведя за руку мастера Бардля. При виде своего дитяти миссис Бардль вздрогнула; вдруг опомнившись, она страстно его поцеловала; затем, снова впав в состояние истерического слабоумия, добрая леди пожелала узнать, где она находится. В ответ на что миссис Клаппинс и миссис Сендерс отвернулись и залились слезами, а господа Додсон и Фогг умоляли истицу успокоиться. Сарджент Базфаз изо всех сил тер себе глаза большим белым носовым платком и поглядывал на присяжных, взывая к их состраданию. Судья был видимо тронут, а среди зрителей многие старались кашлем подавить свое волнение.

— Прекрасная идея! — шептал мистеру Пиквику Перкер. — Додсон и Фогг — ловкие люди! Превосходный эффект, уважаемый сэр, превосходный!

Пока Перкер говорил, миссис Бардль начала медленно приходить в себя, а миссис Клаппинс, подвергнув тщательному осмотру пуговицы мастера Бардля и соответствовавшие им петли, поставила его перед матерью.

— Бардль и Пиквик! — выкрикнул человек в черном, объявляя дело, значившееся первым.

— Я — со стороны истицы, милорд, — сказал сарджент Базфаз.

— Кто с вами, коллега Базфаз? — спросил судья.

Мистер Скимпин поклонился.

— Я — со стороны ответчика, милорд, — сказал сарджент Снаббин.

— А с вами кто, коллега Снаббин? — спросил судья.

— Мистер Фанки, милорд, — ответил сарджент Снаббин.

— Сарджент Базфаз и мистер Скимпин со стороны истицы, — повторил судья, занося имена в записную книжку. — Со стороны ответчика — сарджент Снаббин и мистер Дранки.

— Прошу прощенья, милорд, Фанки.

— А, очень хорошо, — сказал судья. — Я еще не имел удовольствия слышать фамилию джентльмена.