— А это уже вопрос семейной политики, Сэмми, — сказал отец. — Этот вот Стиггинс...

— Красноносый? — осведомился Сэм.

— Он самый, — подтвердил мистер Уэллер. — Так вот, этот красноносый навещает твою мачеху, Сэмми, с обязательностью и постоянством, каких я еще не видывал. Он такой друг семейства, что когда от нас уходит, плохо себя чувствует, если не прихватит чего-нибудь на память о нас.

— А я бы дал ему что-нибудь такое, чтоб наскипидарить и навощить его память лет на десять, будь я на твоем месте, — перебил Сэм.

— Подожди минутку, — продолжал мистер Уэллер. — Я хотел сказать, что он теперь всегда приносит с собой флягу, в которую вмещается пинты полторы, и перед уходом наполняет ее ананасным ромом.

— И опустошает, прежде чем опять идти к вам, надо думать?

— Начисто! Ничего не оставляет, кроме пробки и запаха. Так вот, эти молодцы, милый мой, сегодня вечером устраивают месячное собрание Бриклейнского отделения Объединенного великого Эбенизерского общества трезвости. Твоя мачеха собиралась туда, да схватила ревматизм и не может, а я, Сэмми... я забрал оба билета, что ей прислали.

— Ну и что же? — поинтересовался молодой джентльмен.

— А то, — продолжал его родитель, — что мы пойдем туда вместе и поспеем вовремя, а заместитель пастыря не поспеет, Сэмми, заместитель пастыря не поспеет...

Тут мистера Уэллера схватил пароксизм смеха, постепенно разросшийся до удушья, грозившего пожилому человеку немалой опасностью. Сэм вскочил и начал растирать его спину с таким усердием, что она едва не воспламенилась.

— В жизни не видал такого старого чудилы! — воскликнул Сэм. — Над чем хохочешь, корпуленция?

— Тише, Сэмми, — прошипел мистер Уэллер, опасливо оглядываясь по сторонам. — Есть у меня два приятеля, с оксфордской дороги, готовы на всякую потеху, так вот, они взялись заместителя обработать, и когда он явится на собрание, он так будет налит ромом, как ему не случалось наливаться у «Маркиза Грэнби» в Доркинге (а явится он непременно, потому что они доведут его до двери, а если нужно, то и впихнут).

Ежемесячные собрания Бриклейнского отделения Объединенного великого Эбенизерского общества трезвости происходили в просторной зале, к которой поднималась широкая и удобная лестница. Председателем этих собраний состоял праведный мистер Энтони Хамм, бывший до обращения пожарным, в настоящий момент — школьный учитель, а при случае странствующий проповедник; обязанности секретаря исполнял мистер Джонес Мадж, мелочной торговец, сосуд энтузиазма и бескорыстия.

Дамы, ожидавшие начала заседания, поглощали чай в устрашающем количестве, — к ужасу мистера Уэллера-старшего, который, несмотря на предостерегающие толчки Сэма, озирался по сторонам с самым откровенным удивлением.

— Сэмми, — шептал он сыну, — я не я буду, если завтра кое-кому из них не придется делать прокол, чтобы выпустить воду. Вот эта старая леди возле меня хочет утопиться в чае.

— Ради бога, уймись, — шикнул Сэм.

— Сэмми, — шептал через минуту мистер Уэллер в величайшем волнении, — помяни мое слово, Сэмми, если этот вот секретарь продержится еще минут пять, он взорвет себя гренками и водой.

— Пусть взорвет, если ему хочется, — проворчал Сэм.

Однако в конце концов чаепитие было завершено, посуда убрана, председательский стол выдвинут на середину, и заседание началось. Его открыл темпераментный плешивый человечек, который стремительно взбежал по лестнице, рискуя переломать свои короткие ножки, и провозгласил:

— Леди и джентльмены, предлагаю выбрать председателем нашего достойного брата Энтони Хамма.

При этих словах в воздухе оживленно замелькали дамские носовые платки, и стремительный человечек, схватив мистера Хамма за плечи, водворил его в кресло красного дерева. Размахивание платками возобновилось, и мистер Хамм, прилизанный человек с бледным, вечно потным лицом, смиренно поклонился собранию, отчего дамы пришли в неистовый восторг. Плешивый потребовал молчания, и мистер Хамм объявил, что с разрешения сестер и братьев Бриклейнского отделения, здесь присутствующих, секретарь прочтет отчет комитета вышеназванного отделения. Предложение было встречено новой демонстрацией носовых платков.

После того как секретарь весьма внушительно чихнул, а кашель, который неизменно овладевает собранием, когда предстоит что-нибудь интересное, в надлежащее время прекратился, был прочитан следующий документ:

«Отчет комитета Бриклейнского отделения Объединенного великого Эбенизерского общества трезвости.

В истекшем месяце наш комитет продолжал свои благородные труды и с чувством величайшей отрады сообщает о следующих новых случаях обращения на путь трезвости:

Г. Уокер, портной, жена и двое детей. Признается, что, когда находился в лучшем материальном положении, имел привычку пить пиво и эль; прибавляет, что не может сказать с уверенностью, не употреблял ли два раза в неделю питье, называемое „песьим носом“ и состоящее из горячего портера, сахарного сиропа, джина и мускатного ореха (громкий стон и восклицание особы женского пола: „Точно!“). В настоящее время не имеет ни работы, ни денег; считает, что виной тому портер (аплодисменты) или потеря правой руки; не знает, которая из этих причин подлинная, но думает, что если бы пил всю свою жизнь только воду, то товарищ его по работе, вероятно, не воткнул бы ему в руку ржавую иглу, с чего и начались все его бедствия (громкие рукоплескания). В настоящее время может пить только холодную воду и жажды никогда не испытывает (громкие крики одобрения).

Бетси Мартин, вдова, один ребенок и сама об одном глазе. Работает поденщицей, прачкой. Об одном только глазе — с рождения, но знает, что ее мать пила стаут, и допускает, что это и послужило причиной ее одноглазия (восторженные возгласы). Не исключает возможности, что если бы сама всегда воздерживалась от спиртных напитков, у нее в настоящее время могло бы быть два глаза (неистовые рукоплескания). Прежде получала за день работы восемнадцать пенсов, пинту портера и стакан водки, но с тех пор, как стала членом Бриклейнского отделения, неизменно требует три шиллинга и шесть пенсов (сообщение об этом в высшей степени интересном факте было принято с бурным энтузиазмом).