Эта часть речи высокоученого сарджента произвела на слушателей сильное впечатление. Положив перед собою два небольших клочка бумаги, он продолжал:

— А теперь, джентльмены, еще одно только слово. Передо мною два письма, написанные рукой ответчика, которые стоят многих томов. Они, как ничто другое, раскрывают нравственный облик этого человека. Это не откровенные, пылкие, красноречивые послания. Это хитроумные, заковыристые, двусмысленные сообщения, но, на наше счастье, они говорят больше, чем самый пламенный язык и самые поэтические образы. Прочту вам первое: «У Гэрреуэя, 12 часов. — Дорогая миссис Б. — Отбивные котлеты с томатным соусом. Ваш Пиквик». Джентльмены, что это значит? Отбивные котлеты! Боже правый! С томатным соусом! Джентльмены! Неужели счастье чувствительной и доверчивой женщины может быть вдребезги разбито такими мелкими уловками? Во втором письме даты нет вовсе, что уже само по себе подозрительно. «Дорогая миссис Б. — Я возвращусь домой не ранее завтрашнего утра. Запаздываем». А далее следуют в высшей степени знаменательные слова: «О грелке не беспокойтесь». О грелке! Но, джентльмены, кто же беспокоится о грелке? Где это слыхано, чтобы душевный покой мужчины или женщины нарушался грелкой, которая сама по себе — безобидный, полезный и, добавлю, джентльмены, удобный предмет домашнего обихода? Зачем же нужно было так горячо умолять миссис Бардль, чтобы она не волновалась по поводу грелки, если только под этой грелкой (в чем нет ни малейшего сомнения) не подразумевалось некое потаенное пламя... если за этим не скрывалось какое-то ласковое слово или обращение, принятое в той условной системе переписки, которую так хитро изобрел Пиквик, уже замысливший отступление, и которую я не в состоянии объяснить? А что означает это: «запаздываем»? Вы думаете — карета запаздывает, джентльмены? Нет, по моему мнению, это надо отнести к самому Пиквику, который, вне всякого сомнения, преступно запаздывал во всем этом деле, но чья скорость теперь неожиданно возрастет благодаря вам, джентльмены, так что он не успеет оглянуться, как вылетит в трубу.

Сарджент Базфаз сделал паузу, чтобы посмотреть, не улыбаются ли присяжные его шутке; но поскольку никто, кроме зеленщика, ее не понял, он счел более благоразумным закончить речь в минорных тонах.

— Но довольно об этом, джентльмены, — сказал сарджент Базфаз, — тяжко улыбаться, когда надрывается сердце; больно шутить, когда душа состраждет. Надежды моей доверительницы разбиты, и не будет преувеличением заявить, что она осталась ни с чем. В доме миссис Бардль уныло и тихо; замолк даже голос ребенка: ему не до игры, когда мать плачет; он позабыл о «чижах» и о «чете и нечете»... Но Пиквик, джентльмены... Пиквик, безжалостный разрушитель этого мирного оазиса в пустыне Госуэлл-стрит... Пиквик, представший сегодня перед нами со своим бездушным томатным соусом и грелками, — Пиквик еще поднимает голову с бесстыдной наглостью и безжалостно смотрит на произведенные им разрушения. Возмещение ущерба, джентльмены... солидное возмещение ущерба — вот единственная кара, которой вы можете для него добиться, единственная компенсация, которую вы можете дать моей клиентке. И за этим возмещением она теперь обращается к просвещенным, великодушным, благородным, сердечным, беспристрастным, сострадательным, вдумчивым присяжным, выбранным из ее цивилизованных сограждан.

После этого блестящего заключения мистер сарджент Базфаз сел, а мистер Стейрли проснулся.

— Вызывается Элизабет Клаппинс, — произнес сарджент Базфаз, вставая через минуту с возобновленной энергией.

Ближайший пристав выкликнул Элизабет Таппинс; другой, стоявший на некотором расстоянии, потребовал Элизабет Джапкинс, а третий со всех ног бросился на Кинг-стрит и взывал там к Элизабет Маффинс, пока не охрип.

Между тем миссис Клаппинс соединенными усилиями миссис Бардль, миссис Сендерс, мистера Додсона и мистера Фогга была взгромождена на свидетельскую кафедру; и когда она благополучно утвердилась на верхней ступеньке, миссис Бардль поместилась на нижней с носовым платком и патенами в одной руке и бутылкой, содержащей не менее четверти пинты нюхательной соли, — в другой, готовая ко всяким случайностям. Миссис Сендерс, чьи глаза были прикованы к лицу судьи, стояла возле с огромным зонтом в левой руке и с таким сосредоточенным выражением прижимала большим пальцем правой руки пружину, словно приготовилась раскрыть его по первому знаку.

— Миссис Клаппинс, — начал сарджент Базфаз, — прошу вас, успокойтесь, сударыня.

Разумеется, миссис Клаппинс немедленно разрыдалась.

После нескольких несущественных вопросов мистер Базфаз спросил ее:

— Не припомните ли вы, миссис Клаппинс, как вы в одно памятное июльское утро находились в задней комнате миссис Бардль, когда она прибирала помещение мистера Пиквика?

— Да, милорд, помню, — ответила миссис Клаппинс.

— А что вы делали в этой комнате, сударыня? — поинтересовался маленький судья.

— Милорд и присяжные, — сказала миссис Клаппинс, потупившись, — я не буду вас обманывать...

— И хорошо сделаете, сударыня, — заметил маленький судья.

— Я была там без ведома миссис Бардль; я вышла из дому, чтобы купить картофеля, и вдруг вижу, парадная дверь миссис Бардль не заложена.

— Не... что?! — воскликнул маленький судья.

— Не заперта, милорд, — объяснил сарджент Снаббин.

— Она сказала «не заложена», — возразил с хитрым видом маленький судья.

— Это одно и то же, милорд, — сказал сарджент Снаббин.

Маленький судья посмотрел на него с сомнением и буркнул, что возьмет это на заметку. Миссис Клаппинс продолжала:

— Я заглянула, джентльмены, чтобы только поздороваться, а там уж поднялась по лестнице и вошла в заднюю комнату... В передней комнате, джентльмены, были слышны голоса, и...

— Вы, вероятно, стали подслушивать, миссис Клаппинс? — спросил сарджент Базфаз.

— Прошу прощенья, сэр! — произнесла миссис Клаппинс величественно. — Я не опустилась бы до такого. Голоса были очень громкие, сэр, и они сами проникали мне в уши...

— Прекрасно, миссис Клаппинс, вы не подслушивали, но вы слышали голоса. И один из них принадлежал мистеру Пиквику?

— Да, сэр.

И миссис Клаппинс, подтвердив, что мистер Пиквик обращался к миссис Бардль, мало-помалу и с помощью многочисленных вопросов воспроизвела разговор, который нашим читателям уже известен.

Жюри насторожилось, а сарджент Базфаз улыбнулся и сел. Лица присяжных стали поистине угрожающими, когда сарджент Снаббин заявил, что он не будет подвергать свидетельницу перекрестному допросу, так как мистер Пиквик признает ее показания правильными.

Миссис Клаппинс, раз сломав лед, нашла, что ей представляется удобный случай порассуждать о собственных домашних делах, поэтому она незамедлительно оповестила суд о том, что в настоящее время она — мать восьмерых детей и питает надежду одарить мистера Клаппинса девятым через каких-нибудь шесть месяцев, считая от настоящего дня.

На этом интересном месте маленький судья с большим раздражением прервал ее, вследствие чего достойная леди и миссис Сендерс были без дальнейших разговоров вежливо выпровожены из зала суда под эскортом мистера Джексона.