ка — представляют собой единственный поэтический па­

мятник нашей «Всемирной». Пьеска озаглавлена «Сцена

из исторической картины „Всемирная литература"», и в

ней изображается то заседание, па котором было пред­

ложено мне написать эту злополучную статейку о Гей­

не. В начале пьески я на все уговоры отвечаю отказом,

причем Блок с удивительной точностью (нисколько не

утрируя) перечисляет те до смешного разнообразные

темы, над которыми мне, как и многим из нас, приходи­

лось в ту пору работать:

Ч у к о в с к и й

(с воплем)

Мне некогда! Я «Принципы» пишу! *

Я гржебинские списки составляю! **

«Персея» инсценирую! Некрасов

Еще не сдан! Введенский, Диккенс, Уитмен

Еще загромождают стол. Шевченко,

Воздухоплаванье...

Б л о к

Корней Иваныч!

Не вы один! Иль не в подъем? Натужьтесь!

Кому же, как не вам?

* «Принципы художественного перевода» — брошюра о кото­

рой было сказано выше. ( Примеч. К. И. Чуковского. )

** Списки лучших книг для издательства З. И. Гржебина ру­

ководимого Горьким. ( Примеч. К. И. Чуковского. )

239

З а м я т и н

Ему! Вестимо —

Чуковскому!

Б р а у д о

Корней Иваныч, просим!

В о л ы н с к и й

Чуковский сочинит свежо и нервно!

И так дальше — несколько страниц. В приведенном

отрывке встречаются такие слова, чуждые стилистике

Блока, как: «натужьтесь», «не в подъем», «вестимо». Все

это отзвуки того псевдорусского стиля, с каким мы столк­

нулись незадолго до этого в пьесе Александра Амфитеат­

рова «Васька Буслаев». Амфитеатров читал эту пьесу у

нас во «Всемирной», и я тогда же заметил, как коробила

Блока ее словесная ткань.

Реплики всех персонажей, изображенных в блоков-

ских «Сценах», чрезвычайно типичны для этих людей:

Аким Волынский, например, очень любил слово «нервно»

(в его произношении: «негвно»), охотно применял это

слово к написанным мною статьям, причем по его инто­

нации можно было понять, что моя «нервность» — равно

как и «свежесть» — не вызывает в нем большого сочув­

ствия.

Браудо, медоточиво-любезный профессор, всегда ин­

тенсивно поддакивал тому, что говорили другие, и присо­

единялся ко всякому большинству голосов:

Корней Иваныч, просим!

Столь же тонко был охарактеризован своей речевой

манерой директор нашего издательства Александр Нико­

лаевич Тихонов (Серебров), единственный среди нас

деловой человек, очень властный и требовательный. На

заседаниях нашей коллегии он всегда говорил сжато,

отрывисто — и только о деле. Блок чудесно отразил его

характер в ритмическом рисунке его фраз.

«Реплики этого л и ц а , — указал он в примечании к

п ь е с к е , — имеют только мужские окончания».

И придал каждой реплике сухую обрывчатость:

Кому ж такую поручить статью?

Итак, Корней Иваныч, сдайте нам

Статью в готовом виде не поздней,

Чем к рождеству.

240

Читая теперь эти краткие реплики, я слышу голос

покойного «Тихоныча», вижу его строгое лицо. Даже в

домашней, непритязательной шутке Блок оставался ху­

дожником 21.

В большинстве чукоккальских записей Блока нередко

отражается его малоизвестное качество — юмор. Люди,

знавшие его лишь по его лирическим книгам, не могут

даже представить себе, сколько мальчишеского смеха

было в этом вечно печальном поэте. Он любил всякие

литературные игры, шарады, буриме, пародии, эпиграм­

мы и т. д. и сам охотно принимал в них участие. <...>

Самое позднее из его стихотворений, написанных для

«Чукоккалы» («Как всегда, были смешаны чувства»),

возникло у меня на глазах. Оно было создано в 1921 году

на заседании «Всемирной», во время нудного, витиеватого