делей росло. Он отстранился от всякого участия в нашей

работе, только заседал и молчал.

Чаще всего Блок говорил с Гумилевым. У обоих поэ­

тов шел нескончаемый спор о поэзии. Гумилев со своим

обычным бесстрашием нападал на символизм Блока:

— Символисты — просто аферисты. Взяли гирю,

написали на ней: десять пудов, но выдолбили середину,

швыряют гирю и так и сяк, а она — пустая.

Блок однотонно отвечал:

— Но ведь это делают все последователи и подража­

тели — во всяком течении. Символизм здесь ни при чем.

Вообще же то, что вы говорите, для меня не русское. Это

можно очень хорошо сказать по-французски...

Их откровенные споры завершились статьею Блока

об акмеизме, где было сказано много язвительного о

теориях Н. Гумилева. Статья была предназначена для

затеваемой нами «Литературной газеты». Но статье не

суждено было увидеть свет, так как «Литературная газе­

та» не вышла 23.

Спорщики не докончили спора...

Помню также разговоры Александра Александровича

и с другим нашим товарищем по работе — замечатель­

ным востоковедом, академиком Игнатием Юлиановичем

Крачковским, человеком колоссальной учености, очень

замкнутым, обаятельно скромным. Блок много расспра­

шивал его о египтянах — для своей исторической карти­

ны «Рамзес». Особенно запомнился мне один из их раз­

говоров весною двадцатого года, когда вдруг обнаружи­

лось, что два профессора, которые всю зиму работали с

нами, тайно покинули Питер, ушли в эмиграцию и (по

слухам, почти достоверным) стали в эмигрантских газет­

ных листках клеветать на оставшихся.

И Блок и Крачковский говорили о них не то чтобы со

злобой, но с брезгливостью. Мне и в голову не приходило,

243

что уравновешенный, тихий Крачковский может так го­

рячо волноваться.

Позже, в 1921 году, Блок затвердил наизусть стихо­

творение Анны Ахматовой, где выражено такое же осуж­

дение ушедшим:

Мне голос был. Он звал утешно,

Он говорил: иди сюда,

Оставь свой край, глухой и грешный,

Оставь Россию навсегда...

Но равнодушно и спокойно

Руками я замкнула слух,

Чтоб этой речью недостойной

Не осквернился скорбный дух.

Он прочитал это стихотворение мне и ныне здрав­

ствующему С. М. Алянскому и сказал:

— Ахматова права. Это недостойная речь. Убежать от

русской революции — позор.

Когда весной 1921 года возникла мысль об издании

«Литературной газеты», Блок написал небольшую статью

об эмигрантской печати и предложил мне, как одному из

редакторов, поместить ее в газете без подписи, в каче­

стве редакционной статьи 24.

Вот эта статья (цитирую по рукописи) :

«Зарубежная русская печать разрастается. Следует

отметить значительное изменение ее тона по отношению

к России и к литературным собратьям, которые предпоч­

ли остаться у себя на родине. Впрочем, это естественно.

Первые бежавшие за границу были из тех, кто совсем не

вынес ударов исторического молота; когда им удалось

ускользнуть (удалось ли еще? Не настигнет ли их и там

история? Ведь спрятаться от нее невозможно), они унес­

ли с собой самые сливки первого озлобления; они стали

визгливо лаять, как мелкие шавки из-за забора; разно­

сить вместе с обрывками правды самые грязные сплетни

и небылицы. Теперь голоса этих господ и госпож Даман-

ских всякого рода замолкают; разумеется, отдельные

сплетники еще не унимаются, но их болтовня — обыкно­

венный уличный шум; появляется все больше настоящих

литературных органов, сотрудникам которых понятно, что

с Россией и со всем миром случилось нечто гораздо более

важное и значительное, чем то, что г-жам Даманским

приходилось читать лекции проституткам, есть капусту

и т. и. 25. Русские за рубежом понимают все яснее, что

244

одним «скверным анекдотом» ничего не объяснишь, что»

жалобы, вздохи и подвизгивания ничему не помогут...