безопасно, без всякого гибельного потрясения, произведешь или новое

необходимое, или уничтожишь старое, уже бесплодное или вредное. Одним

словом, живи и давай жить, а паче всего: блюди Божию правду... Но довольно о

моей горной философии".

Эти мысли Жуковского любопытны не только потому, что определяют

взгляды его на исторические события в мире, но и потому еще, что указывают на

то, в какое время и при каких условиях они развились в нем; больной, среди

семейства Рейтерна, при поэтических работах, он не терял из виду и главной

задачи своей внешней и внутренней жизни.

Таково было настроение его духа еще в 1833 году, когда он впервые

познакомился с Елизаветою Алексеевною. Он смотрел на нее тогда то взглядом

поэта, который писал первые главы "Ундины", то взглядом отца или деда,

приятеля ее отца. Молоденькая девушка видела в почтенном, радушном старике

как бы члена своего семейства, уважаемого ее родителями; она прислушивалась к

важным беседам обоих стариков; она видела, как ее отец сочувствовал

поэтическим произведениям Жуковского; она слышала, как Жуковский хвалил и

обсуживал картины ее отца61. Все эти впечатления она и перенесла в

Дюссельдорф, куда переехали ее родители и где тоже часто упоминалось имя

вернейского друга, так как и после пребывания в Швейцарии Жуковский и

Рейтерн не прерывали обмена мыслей в переписке. По ходатайству поэта, Рейтерн

был назначен придворным живописцем, с дозволением жить за границей, откуда

он представлял свои картины к императорскому двору. Жуковский обыкновенно

вправлял их в рамы и выставлял у себя. Таким образом, дружба и взаимные

услуги связали семейство Рейтерна с нашим поэтом. Могла ли живая,

чувствительная девушка не сохранить сердечного воспоминания о своем старом

друге и не питать к нему душевного расположения? Дни, проведенные на берегу

Женевского озера, без сомнения, озаряли ее душу такими прекрасными

впечатлениями, каких недоставало ей дома62. Ее мать, урожденная Шварцель,

была знакома с некоторыми представителями мрачно-пиетического круга

католической пропаганды в Касселе, и вообще в тридцатых и сороковых годах

сентиментальный пиетизм был очень распространен преимущественно в женском

обществе многих прирейнских городов, и в том числе Дюссельдорфа.

Тот, кто знаком с этим болезненным настроением души, кто видел, какие

вредные последствия на умственное и физическое развитие детей оказывает

боязливая замкнутость и отчуждение от разумного, мышления в семьях,

беспрестанно вздыхающих о людской греховности, тот легко поймет, что

появление Жуковского в круге Рейтерна в 1840 году должно было произвести

необыкновенное впечатление на Елизавету Алексеевну, которая, несмотря на свое

здоровое сложение, отличалась какою-то нервною подвижностью и

мечтательностью. Со своей стороны и Жуковский, вступая в дом своего

задушевного друга, невольно считал себя как бы помолодевшим; поэтическое

воображение воссоздавало перед ним то время, когда он писал:

И заключен святой союз сердцами:

Душе легко в родной душе читать;

Легко, что сказано очами,

Устами досказать63.

"За четверть часа до решения судьбы моей, -- пишет Жуковский к

Екатерине Ивановне Мойер, -- у меня и в уме не было почитать возможным, а

потому и желать того, что теперь составляет мое истинное счастие. Оно подошло

ко мне без моего ведома, без моего знания, послано свыше, и я с полною верою в

него, без всякого колебания, подал ему руку".

21-го мая 1841 года совершилась свадьба Жуковского в церкви русского

посольства в Штутгарте, а вслед за тем он поселился в Дюссельдорфе, вместе с

тестем. Вскоре он начал заниматься своими литературными работами и

познакомился с кругом друзей семейства Рейтерна. Друзья, посещавшие его

здесь, и в том числе любимая его племянница, Авдотья Петровна Елагина,

находили его довольным и веселым в его новой обстановке.

В первый год своей супружеской жизни Жуковский написал три сказки