Шрифт:
— Где жить будете? — спросил Шеншеев удочери.
— Как решит Николай Яковлевич, — ответила она. — У него много дел в имении... Я думаю, ему не нужно менять планы...
— А что у вас за планы?
— Я строю сельскохозяйственную школу. Это воля моего покойного батюшки.
— И кто ж в ней будет учиться?
— Крестьянские дети из окрестных деревень...
— Чему же вы их собираетесь учить?.. Они и так хорошую жизненную школу проходят... С детства видят родительский труд на земле... Да и сами не бездельничают...
— А вы знаете, Данила Григорьевич, какой средний урожай в Саратовской губернии? — спросил Николай.
— Представьте себе, знаю, — девяносто пудов с десятины.
— Это, Данила Григорьевич, в урожайные годы... А в засуху и того меньше... А в Швейцарии — в три раза больше, в Англии — в четыре. Вот этому и учить буду... Чтобы на благодатной родной земле с голоду не умирать...
— Полагаете, что владеете рецептом? — с издевкой спросил Шеншеев.
— Приглашу талантливых русских агрономов, деловых людей... Таких, как вы... Вы ведь не откажетесь детишкам курс экономический прочесть?
— Может, и не откажусь... Ну-ка, пройдем в кабинет. Хочу поподробней о вашей затее узнать... Вообще-то, я к таким затеям без восторга отношусь. Но чем черт не шутит!.. А вдруг игра стоит свеч... Тогда и других промышленных людей можно будет привлечь.
— Папа! У нас сегодня помолвка! А вы уводите Николая Яковлевича.
— Иди с нами... Вы, Николай Яковлевич, в делах Дашей не пренебрегайте... Она в меня. Ее на хромой кобыле не объедешь!
Дом Ковровых. Швейцария.
Ковровы готовились к визиту Загурских. Сергей Антонович настоял на этом; он чувствовал, что странная пара не случайно появилась в Лихтендорфе, что Загурский с Наташей имеют какие-то свои виды на его семейство. А он не выносил неопределенности, ему необходимо было понять их намерения и начать действовать. Для этого нужно было встречаться, разговаривать... И Сергей Антонович каждый день, как на работу, ходил к Загурским, играл в карты, рассказывал анекдотические случаи из своей прошлой жизни, но ни на шаг не продвинулся к своей цели. Все оставалось для него такой же загадкой, как и в первый день.
Он не понимал отношений Наташи и Загурского, которые в основном были холодно-вежливыми, но изредка разрешались взрывами, словно меж ними возникал мощный электрический разряд.
Ковров не мог понять, кто больше интересует Загурских — он или Юлия Николаевна, и, главное, он не мог разобраться, что же стоит за этим интересом.
Односторонние визиты становились неприличны; нужно было приглашать Загурских к себе, и Ковров уговорил Юлию Николаевну принять их.
С минуты на минуту они должны были появиться. Юлию Николаевну била дрожь. Ковров видел, что она с трудом справляется с собой.
— Юленька! Успокойся, милая... Ничего не произойдет! Выпьем чаю, сыграем партию в вист и разойдемся.
— Я боюсь эту женщину... Ведь ты же сам сказал, что они появились здесь не случайно... Им что-то нужно от нас...
— Я и хочу это узнать...
— Надо было уехать, бросить все и уехать. Во Францию или Италию. Чтобы никто не знал, где мы...
— Почему мы должны прятаться! Мы не совершали преступлений. Совсем наоборот... Надо вырвать из души этот подлый страх... Нам нечего бояться, слышишь, Юленька!
— Сережа! Мы родились в России, где совершенно не имеет значения, виноват ты или нет... Имеет значение все, кроме правды... Деньги, знатность, связи... — это очень важно. А правда никого не интересует... Человека, который ищет правду, считают глупым чудаком...
— Важно, кем ты сам считаешь себя... Свободным человеком или рабом, жертвой или хозяином своей судьбы... Нам нужно победить самих себя, и тогда мы справимся со всем миром... Ты себя, Юленька, боишься, а не их. И они это могут почувствовать. Мне бы этого не хотелось.
— Я пока ничего не могу с собой поделать, Сережа. Это сильнее меня... Это даже не страх... Когда боишься, совершаешь какие-то поступки: бежишь, защищаешься или хочешь бежать... У меня же все холодеет внутри, деревенеют руки и ноги. И противная мелкая дрожь...
Вошла Глаша:
— Чай где накрывать, здесь или в кабинете?
— Погоди ты с чаем... — с досадой сказал Ковров.
— Сами распорядились насчет самовара... — обиделась Глаша. — Пудинг разогревать или холодным ставить?