Когда это кончится, будет время загладить каждый шрам, и этот, на щеке, тоже. Ничего нет хуже, чем ждать атаки, не в силах предугадать ход противника. Знакомое чувство азарта кусается под ложечкой, обещая победу.

Тяжелые парные браслеты, серо-голубоватые, матовые, готовы занять положенное им место.

– Главное - не забыть и не запутаться, - подсмеиваясь, предупреждаю я, защелкивая откидывающиеся створки на своем запястье.

– Смешно будет, - соглашается Эрик.
– Их действительно надо надеть заранее? Ты еще с женой пойдешь разговаривать, формальности выяснять.. Будет ли удобно, если мне придется ходить за тобою? Тебе удобно, я имею в виду.

Волнение заставляет его цепляться за мелочи и быть многословным, мы и в этом похожи.

– Будет еще смешнее, если я начну тебя приковывать где-нибудь посреди коридора, - фыркаю я, представив картину.
– С Кинти разговора не получится, одна сплошная проформа и окончательное сбрасывание шишечек с рапир.

Эрик тихо вздыхает и протягивает руку с таким стоическим видом, словно фамильный знак изнутри покрыт шипами. Я поворачиваю распахнутое украшение внутренней стороной, гладкой, как стекло, и шелковой на ощупь - впрочем, последнее ощущение можно оценить, лишь когда створки сомкнутся на запястье.

– Покорный младший, - тихонечко язвлю.
– Цепь длинна, ты сможешь сохранять видимость независимости.

– Есть такая поговорка, - усмехается Эрик, - "желания любимых держат крепче цепей". Называть меня покорным - явная глупость, но я твой.

Насколько я - его, не выразить словами, да и стоит ли выражать. Не лучшая идея сейчас целоваться, и приходится отодвинуться, касаясь теперь самых кончиков его пальцев.

– Прости, - покаянно говорю я.
– У меня предчувствие серьезной драки хронически пытается вылиться в эротический эксцесс.

– Удержимся, - твердо и спокойно отвечает Эрик.
– Шутки шутками, но мы позволяем друг другу распускаться только тогда, когда легкомыслие не вредит безопасности.

Я подтверждаю его правоту кивком. Бывают минуты, когда хочется, чтобы Эрик не был настолько рациональным и сдержанным, но сейчас и вправду не до шуток. Или это была как раз шутка, и Эрик меня поддразнил намеком на то, что пару последних недель я чрезмерно настроен на драку?

Странно, но веселье, овладевшее нами, не кажется ни искусственным, ни натужным. Может быть, и вправду судьбу следует встречать смехом, какой бы тяжелой она ни была. А может быть, нам просто хорошо вместе.

Низкая ограда не скрывает буйно разросшийся сад и затейливую крышу, просвечивающую сквозь деревья. Дом справедливости стоит в стороне от шума и блеска столичного центра: пусть скоротечное время со всеми своими приметами не касается его постоянства.

Мы проходим сквозь ворота, настежь распахнутые для всех, и зелено-коричневые стены, просвечивающие между ветками, незамедлительно окружают нас лабиринтом из дорожек, внешне случайных, иногда обманных, но всегда приводящих к верному выбору. Блуждать долго не приходится, мы вскоре выбираемся на площадку, расписанную сложным узором из мелкого гравия и окруженную колкими, благородно сгорбленными соснами. Смирение ради гармонии: обойти, не смяв недолговечного совершенства знаков, столь же хрупких, как и надписи на песке.

Судя по уютной тишине, прерываемой лишь птичьим щебетом да шелестом ветвей, мы приехали первыми, и столкнуться с другими участниками действа нам пока что не грозит.

Эрик смотрит по сторонам, явно поражаясь несоответствию ожидаемого и действительного.

– Не так я себе представлял себе здание суда, - замечает он.

Я ловлю колючую упругую ветку и отвожу в сторону, освобождая узкую тропинку.

– Обычный и выглядит иначе, - отвечаю.
– Когда я был здесь впервые, убедился в том, что справедливость не всегда жестока.

– Ты меня так ненавязчиво обнадеживаешь, - улыбнувшись, то ли благодарит, то ли мягко поддразнивает родич.
– Я бы тоже предпочел для разнообразия добрую справедливость. Жестокой и так хватает.

Прямо перед нашими лицами в воздухе лениво проплывает стая вальяжных рыб. Эрик вздрагивает, и еще раз - когда эта процессия синхронно приобретает окраску от черного до синего, решив передразнить цвет нашей одежды.

– Это нормально, - успокаиваю я. Рыбья стайка упорно нас преследует, возмущенно надувая украшенные прихотливой бахромой щеки.
– Они рассчитывают на подношение, здесь рядом должна быть корзинка.

Вот она. Висит на перилах силового мостика, перекинутого через пруд. Искрошенные хлебцы рыбы на лету снимают с ладоней; Эрик в задумчивости смотрит на их суету и внезапно произносит:

– У нас в... ну, ты не знаешь это место - через город протекает река. И под большим мостом толпятся жирные карпы вперемешку с утками. Обычные рыбы, - добавляет поспешно, - в воде. Совсем обленились, что птицы, что рыбы. Ведь их никто и помыслить не мог ловить...
– и после паузы, которую я не знаю, чем заполнить, заканчивает, поморщившись, - раньше; не знаю, как стало в войну.