– Алло, Лана? Привет. Ты дома?

– Привет, Кирюшка. Да. Как ты?

– По старому: семья, работа, д-дом. Ты вот где-то пропала.

– Да, прости. Работаю с утроенной энергией: брошюра по Киеву, роман, несколько раз в неделю экскурсии – для поддержания штанов да и просто для встреч с людьми и новых впечатлений. Вроде ничего существенного, но так закопалась в это все глубоко… Даже лета до сих пор толком не ощутила, хоть оно уже, кажется, на исходе.

– Ну почему же ничего с-существенного?… Звучит как «работы по горло». Ладно, поняла. Просто скучаю. И Егорка тоже. И Рома. Давно кофе с тобой не пили, не шушукались…

– Да, прости. Но знаешь, что удивительно?… Не чувствую я совершенно, что работаю. Ну вот нисколечко. Живу – да. Дышу – да. Пишу. Гуляю по городу. Показываю его, город, гостям. То есть практически, как ты сама говоришь, бездельничаю.

– Д-да, Ланочка. Так бывает. Редко, но бывает. И только у… э-э… б-баловней судьбы!..

– Ты мне льстишь.

– Да нет. Завидую.

(«Мама, мама! Ы кому улыбаешься по елефону?… Ете Лане? Перрр-редай ей пррр-ривей от Егорр-рки!.. – Егор уже научился произносить «р» и теперь делает это особенно раскатисто. – Перрр-редай, мамочка, обизально!..»)

– Я тоже скучаю, Кирочка. Очень. За вами всеми. Давай на следующей неделе в нашем кафе в Пассаже?

– Ладно. Т-только не забудь. Я тебе еще позвоню, напомню.

– Окей. Еще раз прости. Целую. Люблю!

– Л-ладно.

Да, я действительно глубоко занырнула в свою новую жизнь – не понимаю, ни какое сегодня число, ни какой день, не обращаю внимания на погоду и новости. Выныриваю только для того, чтобы сказать туристам: «Согласно легенде Киев был основан тремя братьями – Кием, Щеком, Хоривом и их сестрой Лыбедью» и увидеться с Y.

Y, Киев и моя писанина и есть теперь моя жизнь. Все остальное (глупые страхи, неоправданная нервозность, гнев и застарелые обиды) и остальные (Кира, отец, Алла) как-то вдруг отодвинулись на задний план и слились в общий фон. Не сказать, что их нет вовсе – это была бы неправда, но им сейчас действительно отводится не много места в моем маленьком мирке, в котором теперь тише, спокойней, созерцательней и меньше спешки, чем раньше. В котором мне стало чуть поуютней, чем было еще весной. Если быть до конца откровенной, то перед Кирой и отцом я все же ощущаю легкую вину за невнимательность и эгоизм, но утешаю себя тем, что у меня сейчас просто такое время: мне нужно отдать бумаге все накопленное внутри за время писуального онемения.

Между тем Кира и Алла неожиданно подружились. Раньше они не были знакомы, я поддерживала отношения с каждой из них по отдельности, но за время моего «отсутствия», как впоследствии мне рассказала Кира, хлебнувшая вина чуть больше нормы, они сошлись. Сошлись, ведь не могли не сойтись: Кира все так же докапывалась до подробностей нашего с Y романа, и, понимая, что от меня чего-то добиться – напрасная трата времени, снедаемая острым любопытством, она переключилась на другие источники информации, среди которых вспомнила об Алле, родственнице Y. Я не знаю, что поведала о нас Алла, но не думаю, что много, так как Y тоже не болтлив («Да и не так уж мы с ней близки, с Аллой».) Ожидание сплетен о нас и от нас их и сблизило.

– Ну, какие там новости?…

– Да все так же. Шифруются, что тут скажешь.

– Я вот что тебе скажу: Лана очень изменилась за последний год. Кардинально – не узнать ее прямо. Стала скрытной, отчужденной, какой-то высокомерной и такой… знаешь… как бы это описать?… Всезнайкой, что ли. Свысока так смотрит, мол, что вы в жизни понимаете, вы, гуси?… Я вот – это другое дело. Я знаю что-то лучше вас. Знаю-знаю. Только не скажу, что именно.

– Да, она действительно зазнается. Я ее не понимаю.

– А я как не понимаю, Алла!.. Вы с ней сколько знакомы? Год-два? А мы – лет десять не меньше, я уже даже со счета сбилась. И уж я-то перемену в ней прекрасно вижу. Прекрасно вижу, понимаешь?…

Впрочем, Киру и Аллу сблизили не только сплетни о нас с Y. Алла, как потом сама призналась, как только увидела Егора, прижала его к себе и расплакалась; на следующий день принесла несколько платьиц, оставшихся от Лизы, и попросила у Киры разрешения примерить их на мальчика; а потом, когда они встречались, не отходила от малыша ни на шаг, и так, без памяти влюбленная в ребенка, уже к концу июня стала его крестной матерью.

Я крестины пропустила – в тот день у меня как раз был в зените трехдневный тур группы британских пенсионеров. Я с подарками и цветами зашла к Кире вечером, как только освободилась. Заметила: Кира говорила в тот день со мной сухо и за праздничным столом смотрела на меня гораздо реже, чем обычно.

В общем, Алла и Кира стали неразлучны.

И Алла забросила проект для онкобольных детей и вернулась в журналистику.

– Понимаешь, сложно поначалу с новым проектом – невообразимо сложно. Сайт мы сделали, благотворительный фонд зарегистрировали, рекламу запустили. Однако туго все идет очень, стопорится на каждом этапе: и сайт получился с опозданием, и бюрократия отнимает много времени, но главное… Главное, знаешь что? То, что нет доверия у людей к таким фондам. Как я ни билась, сколько ни возила по компаниям фотографии больных детей, сколько ни обрывала трубки телефонов – все черствые. Не понимаю, как такое может быть?… Как можно быть таким бессердечным, чтобы не откликнуться на детскую беду, Ланусик, может, ты мне скажешь?…