Видно в раскрытые окна веры,

Как над землею, мчась как дым,

Всадники

апокалиптической эры

Следуют

один за другим.

И, зачинаясь в метакультуре,

Рушась в эмпирику, как водопад,

Слышен все четче

в музыке бури

Нечеловеческий

ритм

и лад.

И все яснее

в плаче стихии,

В знаках смещающихся времен,

Как этим шквалом

разум России

До вековых корней потрясен.

Будут года: ни берлог, ни закута.

Стынь, всероссийская полночь, стынь:

Ветры, убийственные, как цикута,

Веют

из радиоактивных пустынь.

В гное побоищ, на пепле торжищ,

Стынь, одичалая полночь, стынь!

Ты лишь одна из сердец исторгнешь

Плач о предательстве

всех святынь.

Невысветлимый сумрак бесславья

Пал на криницы старинных лет:

Брошенный в прах потир православья

Опустошен

и вина в нем нет.

Только неумирающим зовом

Плачут акафисты и псалмы;

Только сереют минутным кровом

Призраки сект

в пустынях зимы.

Цикл завершен, – истощился, – прожит.

Стынь, непроглядная полночь, стынь…

Город гортанные говоры множит:

В залах – английский,

в храмах – латынь.

А из развалины миродержавной,

Нерукотворным шелком шурша,

На пепелище выходит Навна –

Освобожденная наша Душа.

1951

*

Мы на завтрашний день

негодуем, и плачем, и ропщем.

Да, он крут, он кровав –

день побоищ, день бурь и суда.

Но он дверь, он ступень

между будущим братством всеобщим

И гордыней держав,

разрушающихся навсегда.

Послезавтрашний день –

точно пустоши после потопа:

Станем прочно стопой

мы на грунт этих новых веков,

И воздвигнется сень

небывалых содружеств Европы,

Всеобъемлющий строй

единящихся материков.

Но я вижу другой –

день далекий, преемственно третий,

Он ничем не замглен,

он не знает ни войн, ни разрух;

Он лазурной дугой

голубеет в исходе столетья,

И к нему устремлен,

лишь о нем пламенеет мой дух.

Прорастание сморщенных,

ныне зимующих всходов,

Теплый ветер, как май,

всякий год – и звучней, и полней…

Роза Мира! Сотворчество

всех на земле сверхнародов!

О, гряди! поспешай!

уврачуй! расцветай! пламеней!

1952

АЛЕКСАНДРИЙСКИЙ ВЕК

От зноя эпох надвигающихся

Мне радостный ветер пахнул:

Он был – как гонец задыхающийся,

Как празднеств ликующий гул,

Как ропоты толп миллионных,

Как отсвет зари на колоннах…

И слышу твои алтари я,

Грядущая Александрия!

Наречий ручьи перемешивающиеся

Для будущего языка;

Знамена и вымпелы свешивающиеся

И куполы сквозь облака…

Прорвитесь, надежды, прорвитесь

За эру держав и правительств

К единству их – и завершенью,

К их первому преображенью!

Меж грузной Харибдой – тиранствованием –

И Сциллой – последней войной –

Прошло человечество, странствованием

Излучистым, к вере иной…

Дух поздний, и пышный, и хрупкий:

Смешенье в чеканенном кубке

Вина и отстоянных зелий, –

Всех ядов, и соков, и хмелей.

Сиротство рассудка, улавливающего

Протонов разбег вихревой;

Расчетливой мыслью натравливающего

Строй микрогалактик – на строй;

И – первое проникновенье

По легким следам откровенья

Уверенной аппаратуры

В другие слои брамфатуры.

Считаю цветы рассыпаемые

Щедрот, и красот, и богатств.

Иду сквозь дворцы, озаряемые

Для действ и молящихся братств;

И чую сквозь блеск изобилья