– Вот тебе раз! – сказала Шура.– Придется искать дорогу.

Крикнув Волохову, который хотел было вылезать: «Сидите,

сидите, тут глубоко, а вы в калошах», и, увязая то одной, то

другой ногой, она пошла искать дорогу.

Катя тоже вылезла и, сказавши: «Еще радость...», стала что-

то привязывать около оглобли, сняв с рук варежки и взяв их в

зубы.

205

Волохов остался сидеть в санях.

Он сидел и думал об этих девушках, которые не стыдятся

ходить в валенках, везут ночью его, мужчину, на станцию, ищут

дорогу, поправляют порвавшуюся сбрую. А потом приедут

обратно со свежими, холодными щеками и еще до рассвета

примутся, как ни в чем не бывало, за свою работу. Так же, как

он, двадцать и тридцать лет назад.

Неужели их глаза видят тот самый мир, который видели его

глаза в юности? И неужели тот прекрасный мир и теперь во всей

вечной свежести и неизменности стоит перед глазами, но он не

видит его, а видит только тусклые огоньки, наводящие уныние и

смертную тоску?

Он почему-то вспомнил про те звезды, на которые он

смотрел лет тридцать тому назад. Стал искать их. И сразу

нашел...

Они так же, как и тридцать лет назад, были на своем месте,

на знакомом ему расстоянии друг от друга, и так же свежо и

ярко, как и тогда, горели от крепкого мороза.

Ему вдруг пришла жестокая ироническая мысль.

«Жизнь народа, живущего относительной правдой,

продолжает свое движение, а человек, живущий абсолютной

правдой, остановился и умер при жизни».

Он старался сберечь свою душу от их неправды,– не работал

для них,– и душа его умерла. И теперь ему никакая правда уже

не нужна.

Это было нелогично, но жизненно верно...

И уже стоя на платформе в ожидании поезда, он смотрел, как

удаляются сани с двумя девушками, слушал веселый голосок

Шуры и грустный – Кати, кричавших ему прощальный привет, и

почему-то представил себе, что, когда он вернется домой и

примется за свою обычную жизнь с вставанием в десять и

одиннадцать часов,– здесь, в этих пустынных, занесенных

снегом пространствах, задолго до рассвета зажгутся огоньки, и

эти молодые девушки и им подобные с бодрой энергией

молодости будут делать какое-то свое и общее дело.

Так в трехстах верстах от Москвы... Так в пятистах...

Так и в тысяче...

206

Неподходящий человек

Около волостного совета никогда еще не было столько

народа, сколько собралось в этот раз.

Мужики сидели на траве около крыльца, собирались кучками

и возбужденно говорили.

– Что, еще не приходил?

– Не видать.

Из переулка показались два человека, которые шли по

направлению к совету.

– Вот он!

Все, сразу замолчав, повернули головы к подходившим.

– Нет, это не он,– сказал кто-то,– это наши московские

ребята, вчерась приехали.

– Он скоро и не покажется.

– С мыслями собирается...– сказал насмешливый голос.

– Он бы раньше с мыслями собирался, думал бы, как с

народом жить.

Московские подошли, сняв картузы, поздоровались и

некоторое время оглядывали собравшихся.

– Чтой-то у вас такой гомон идет? – спросил один из них,

хромой на правую ногу, надевая опять картуз.

– Так... Перевыборы.

– Председателя сейчас ссаживать будем! – возбужденно

сказал юркий мужичок в накинутом на плечи кафтанишке.

– Ай не задался?

– Да. Неподходящий.

– Коммунист, что ли?

Тот, к кому случайно обратился хромой, лохматый мужик,

сидевший на бревне, не сразу и неохотно сказал:

– Бывает, что иной раз и из коммунистов человек попадается.

– А в чем же дело?

– Да не подходит, вот в том и дело,– сказал юркий мужичок.

И, присев перед лохматым на корточки, приложился прикурить

от его трубочки.

– Мы вот прежнего проморгали, а теперь целый год этот тер