– Коза есть еще, батюшка.

– Коза не подойдет,– сказал главный, подумав.

– Отчего, батюшка... Все же держат... налог заплатила...–

говорила, побледнев, хозяйка.

– Впрочем, все равно. Где она?

Осмотрели и козу.

– Ну, слава тебе господи,– говорила хозяйка по уходе

молодых людей.– Все, говорят, подошло.

– Да к чему подошло-то? – спросил опять сосед.

– Это уж их дело.

На другой день около дома был переполох. Вся квартира

была обокрадена.

143

Побежали искать хозяйку, нашли на огороде. Но она, увидев

людей, почему-то бросилась от них и убежала.

– Уж не умом ли помешалась? – сказал сосед.

– Ей кричат, что обокрали, она ничего не понимает и твердит,

чтобы уходили: пяти часов еще нет. За коим чертом ей пять

часов понадобилось?

Когда она пришла и увидела, в чем дело, то схватила себя за

волосы и осталась в таком положении.

– Взяло дюже здорово,– сказал сосед.

– Мандат надо было спросить.

– Она и хотела спросить, а они рулетку вынули. Ну, она и

прикусила язык.

– Все, говорят, подошло,– сказал сосед, взяв себя за бороду.–

Да к чему подошло-то? Вот вся суть-то в чем была.

– Сама, окаянная, все показала,– сказала наконец хозяйка с

тем выражением, с каким причитают над умершим сыном,

причиной смерти которого считают себя.– Пять часов на огороде

высидела.

– А что ж козу-то не обмеряли? – спросил сосед, подмигнув.

– На глаз прикинули,– сказала прачка.– Ах, головушка

горькая! Чиновники приходят, их за жуликов принимаешь,–

попал! Жулики пришли, их за чиновников принял. Опять попал.

Вот жизнь-то заячья!

144

Видение

I

Учитель музыки давал урок, а в соседней комнате,

надрываясь, кричал ребенок. Потом его кто-то стал пороть, он

еще сильнее закричал.

– Ну, вот, черт его возьми, каждый раз так! Учитель бросил в

угол потухшую папироску и сказал:

– Какая тут, к черту, может быть культурная жизнь в такой

обстановке! Ведь это вся моя квартира была. А теперь нагнали

сюда посторонних людей,– видите, что делается. Тут бы нужно

наорать на них как следует, а я деликатничаю, молчу.

– Напрасно,– сказал ученик.

– Я сам знаю, что напрасно. Но не могу... Пользуются моими

вещами, посудой. Все это ужасно раздражает, а сказать неловко.

Мой приятель Василий Никифорович, тот, что привез мне в

начале революции эту обстановку, бежал с женой за границу.

Звал и меня, а я не решился. И вот теперь живешь в стране

дикарей, где нет ни права, ничего.

В дверь постучали. Учитель вышел в переднюю. Там стояла

молодая женщина, изящно одетая. У нее было робкое, несмелое

выражение.

– Вы Андрей Андреич Сушкин? – спросила она.

– Да,– сказал учитель музыки, невольно остановившись

взглядом на ее лице. Ее лицо – тонкое, хрупкое, точно

освещалось огромными черными глазами.

– Я от Василия Никифоровича,– сказала молодая женщина.

– От Василия Никифоровича? Да где же он? Приехал?..

– Нет, он не приехал... я приехала.

– Простите, а вы кто же?

– Его жена...– сказала она не сразу.

– Его жена?.. Но простите, у него была другая жена...

– Я вторая...

– Ах, вторая?.. Ваше имя и отчество?

– Вера Сергеевна.

– Что же я вас держу здесь, вот так гостеприимный хозяин!

Идемте сюда.

145

– У меня извозчик, ему нужно отдать пятьдесят копеек,–

сказала, смутившись, молодая женщина,– а я забыла у знакомых

сумочку и в ней письмо к вам от Василия Никифоровича.

– Ах, какая большая сумма – пятьдесят копеек! – и, сбегав

вниз, он отпустил извозчика.

– Не успела приехать, как уже заставляю людей тратить на

себя деньги.

– И очень хорошо,– говорил Андрей Андреич, снимая с нее

пальто и чувствуя какую-то необыкновенную, непривычную для

себя свободу в обращении с женщиной, как будто этот

заплаченный за нее полтинник дал ему право свободного и

дружески покровительственного обращения с этой незнакомой