Патти не смогла разобрать, что происходило у братьев Лето, только какое-то приглушенное мычание, будто они там или играли в пантомиму, либо вспомнили детство и начали выяснять, кто из них прав посредством скручивания в бараний рог. Дабы прекратить, что бы там ни происходило, она вмешалась в процесс, робко заметив:

– Ребята, не стоит беспокоиться, у меня есть планы.

Рука ее лежала на конверте с билетами в Сан-Франциско и обратно. Рождество действительно надо встречать с близкими, и она каждый год заблаговременно, за полгода до праздников, перестраховывалась на случай конца света, наверное, и покупала себе небольшой отпуск там, где все проблемы Города Ангелов отходили на второй план, становились жалкими и ничтожными.

–Что значит планы? – возмутился Шенн. – Патриция Бэйтман, ты меня очень сильно разочаровываешь. И Санту, – исправился немного погодя, – и Джареда.

– Санту я целый год разочаровывала, мне и так ничего не светит от этого пузатого парня. А вот за Джея, да, обидно, – улыбнулась девушка. – Но я обязательно пришлю ему подарочек под елочку, если вы дадите адрес отеля.

– Я бы предпочел получить его лично в руки от рождественского эльфа, Патриция, – тоном обиженного ребенка проворчал Лето-младший. – Вот придешь ко мне на вечеринку по поводу дня рождения, тогда и сочтемся. И даже не смей говорить, что у тебя какие-то планы.

– Ради такого события обещаю торжественно послать их на… – Патти запнулась, подумав, что Санте сквернословие не пришлось бы по духу, и, смеясь, добавила: – Обещаю притащить к тебе на вечеринку самого остроухого помощника Санты на всю Лапландию.

– Ну не идиоты, – умилился Шеннон дружному смеху Патриции и Джареда.

Конечно, Робин уже видела снег. В Нью-Йорке или в Чикаго, когда ездила к родителям на Рождество. Но здесь, в Берлине, снег казался ей особенно снежным. Снежный снег. Это глупое выражение, и она отлично знала, что если скажет Тому о том, какой у них в Германии особенный снег, тот просто покрутит пальцем у виска.

Они шли рядом, и Уильямс прижималась к мужчине все сильнее, крепко цепляясь за его руку. Обычно именно так поступают маленькие дети, которые только начинают делать первые шаги.

– Все хорошо? – Влашиха приобнял Робби за плечи и улыбнулся. На самом деле, он уже спрашивал об этом минут пятнадцать назад.

– Том! – девушка закатила глаза. – Рядом с тобой не может быть плохо…

Она остановилась и чмокнула своего слишком беспокойного немца в губы в тот момент, когда другой немец, проходивший мимо, окинул Робин полным восхищения взглядом. Заметив это, Уильямс наконец перестала волноваться о том, что выглядит во всей этой теплой одежде на размер больше, и кокетливо улыбнулась незнакомцу, который, похоже, окончательно растерялся.

– Почему ты так улыбаешься? – спросил Томас, натягивая забавную шапку Санты на голову Робин.

– О, смотри, какие печеньки!.. – пропустив его вопрос мимо ушей, Робби дернула мужчину за руку и потащила к палатке со сладостями.

Рождественская ярмарка в Берлине всегда очень нравилась детям, и Том не ошибся, сделав ставку на внутреннего ребенка Робин Уильямс. Она бегала от палатки к палатке, скупая все, что ей казалось необходимым, а он оплачивал все это, ощущая себя в этот момент почти женатым человеком.

Сама же Робби была почти в восторге от всего, что происходило вокруг. Мигающие рождественские огоньки, аромат глинтвейна (после нескольких бокалов которого, кстати, она стала просто в восторге от Берлина в канун Рождества, просто в восторге, без «почти») и даже недовольное ворчание фрау, которых она то и дело задевала в толпе, казалось ей Божьим благословением.

Было еще кое-что. Она даже не представляла себе, насколько соскучилась по Тому. Ей хотелось наброситься на него и обнимать, пока тот не начнет задыхаться от ее ласк, но даже в этом случае она вряд ли смогла бы отпустить его. Именно поэтому она так сильно сжимала ладонь мужчины, а всякий раз, когда молодые девушки, которые узнавали Тома в толпе, просили сделать совместное фото, начинала закипать от злости и ревности. Что было особенно глупо после того, как за несколько дней до ее приезда Влашиха был довольно откровенным на интервью, которое видела вся Германия. А она успела пересмотреть это интервью в записи сто тысяч раз и даже расплакалась прямо в примерочной одного из бутиков, где они с Патти покупали для нее зимний гардероб в поездку. Хорошо, что девушки-консультанты наливали им обеим в тот день не слишком много шампанского. В противном случае, они ревели бы вместе. Робин от распирающих ее грудную клетку чувств к Тому, а Патриция от смеха над Робин и ее попытками быть менее сентиментальной.

Вернувшись в уютную мансарду Тома в Кройцберге уже глубоко за полночь, Робби швырнула в прихожей все свои пакеты с покупками и скинула меховые ботинки.

– Такое клевое место! – восторженно пролепетала она, подбежав к окну. – И все эти граффити на стенах. Ты давно живешь в этом районе?

– Довольно давно, – ответил мужчина, закончив возиться с дверью и пакетами, которые на него повесила Роббс.

– Мне очень нравится! – продолжала она с улыбкой. – Может, ты скрытый неформал или типа того?

Влашиха расстегнул куртку и усмехнулся. Затем он подошел ближе и обнял Робин со спины, прижимаясь к ней всем телом. Волосы ее благоухали, как букет магнолий. И он все еще до конца не верил, что эта женщина здесь. Стоит возле окна в его квартире и болтает без остановки.

– Если бы я знала, что здесь так прикольно, то приехала бы раньше, – Робин перехватила его ладонь, которая медленно скользнула ей под толстовку, и рассмеялась: – Эй, у тебя руки холодные!..

– Значит, в каком-то роде, ты музыкант? – шепотом переспросила Робин, прогоняя сон, который настойчиво пытался утащить ее в свое царство. Она лежала рядом с Томом, а тот нежно поглаживал ее по волосам и рассказывал что-то о своей жизни. На самом деле, они разговаривали уже несколько часов, прерываясь лишь на то, чтобы как следует вспотеть друг под другом.