По правде сказать, первоначальное бодрое настроение Шеннона сейчас куда-то испарилось. Лето надеялся, что они едут действительно отдыхать, расслабиться после судебных тяжб, концертов и работы в студии, но, похоже, брат был все так же твердо настроен угробить себя. Как не одним, так другим способом. С таким настроем Шенн бы с большим удовольствием остался дома и, развалившись на диване за просмотром какой-то рождественской мути, объедался маминой стряпней, периодически отгребая подзатыльники за то, что не выполняет и половины ее указаний.
Но заикнуться об этом он не мог, потому что все опять свелось бы к Патриции Бэйтман, которая вежливо отклонила их предложение ради планов с известно кем. Майкл Фассбендер стал каким-то гребаным табу, все прекрасно понимали, почему Джаред в очередной раз превратился в психа, но назвать причину было равносильно тому, чтобы вызвать у него обострение. Не Фассбендер, а гребаный Волан-де-Морт. Шеннон наблюдал за тем, как брат пьет травяной чай с такой пресной рожей, что лучше бы он выпил несколько бокалов виски и отправился спать, как младенец.
– Альпийская смесь?
Рядом с ними уселась миниатюрная блондинка и нагло сунула свой курносый носик Джареду в чай. Кажется, они уже виделись на спуске, и она тогда точно так же беззастенчиво пыталась влезть в их разговор. Хотя Шеннону пришлось признать, что сейчас и разговор у них не клеился. Джей повернулся к девушке и одарил ее той самой улыбкой, от которой фанатки сползают на пол, если их вовремя не словить по дороге вниз. Она забрала приготовленный барменом заказ, подмигнула ему и сказала:
– Мы с подругой заняли столик в углу зала, если хотите…
Джаред хотел было тут же встать за девушкой, но брат осадил его за плечо.
– Ты чего творишь? – прошипел Шенн недовольно и сам себя тут же возненавидел за то, что ведет себя, как гребаный ханжа. Не ему рассказывать святому Джареду Лето о том, как плохо цеплять девушек в барах отелей.
– А что? – возмутился Джей. – Разве мы не отдыхать сюда приехали? У нее есть подруга, так что без партии ты не останешься.
– Как же ты обо мне заботишься, бро, – усмехнулся мужчина, ему совершенно не нравился настрой брата. Он был зол, раздражен, обижен и способен натворить такого, о чем потом трижды пожалеет, просто себе же на зло. И речь совершенно не о сексе на одну ночь. – О себе бы побеспокоился…
– Чем сейчас и занимаюсь, – поворчал Джаред. – А то ведь у всех остальных в последнее время одна забота – Патриция Бэйтман. Заебало!
– Заметь, я даже и не упоминал ее, Джей, – примирительно подняв руки, заметил Ше. – Заебало, так заебало. Иди и трахни уже кого-то, а то совсем озверел.
– Я ненавижу ее! Ненавижу все эти гребаные игры в чувства. Ненавижу быть использованным. Черт побери, о чем я вообще думал? Она же долбанная журналистка. Из Hollywood Reporter! Просто очередная любительница красивой жизни, которая подняла свою блядскую самооценку за счет очередной звезды. Ненавижу!
– Ты уже закончил? – поинтересовался Шеннон, когда Джаред замолчал, переводя дух.
Гнев брата не означал ничего, кроме того что он был чертовски обижен и нашел себе оправдание в том, что сам же и придумал. Шеннон тоже мало понимал в том, что творит Патриция Бэйтман, но он прекрасно знал тот тип девушек, которые хотят заявить о себе за счет тех, с кем спят, и она была определенно другого толка. И Джаред знал об этом, но сейчас ему было легче ненавидеть ее.
– Да иди ты! – бросил Джей напоследок и направился к столику в углу зала.
– Почему мы не можем просто побыть вдвоем? – Робин наклонилась к зеркалу и поправила сережку.
Она собиралась слишком долго, ведь здесь у нее не было стилистов, которые готовили девушку к выходу за полчаса. Но старания ее определено были не напрасны. Последний раз проведя по губам кроваво-красной помадой от MAC, Уильямс улыбнулась своему отражению в зеркале ванной комнаты и вышла.
В гостиной ее уже дождался Том. Мужчина сидел на диване и с совершенно рассеянным видом рассматривал что-то на экране своего «айфона».
– Ну, как я выгляжу?.. – нарочито эротично прошептала Робин, заставив Томаса обернуться.
До этого дня он видел много красивых девушек, но теперь как будто изменилось все. Робби стояла перед ним в атласном черном платье, которое плотно облегало ее аппетитную фигуру и улыбалась так, как умела улыбаться только она. Ее блестящие волосы спадали на плечи крупными аккуратными локонами, до которых так и хотелось дотронуться, чтобы ощутить их мягкость кожей. Она вся, от макушки до пяток, в эту самую минуту казалась ему самым прекрасным созданием этого мира. Созданием, которое оставалось на ночь в его квартире.
