Он закрыл лицо руками и зарыдал без слёз.

Иннин молча смотрела на всё это, не зная, что сказать.

— О Великая Богиня, если бы только не огонь, — вдруг прошептал Хайнэ, отняв руки от лица и никуда не глядя. — Если бы только не огненная казнь, а какая угодно другая, я бы признался, я сделал бы это! Иннин, я дико боюсь огня, ты просто не понимаешь!..

Иннин понимала другое.

«Если бы это был любой другой мужчина, кроме Главного Астролога, я бы тоже спасла Хатори ценой потери пресловутого достоинства, — думала она. — Но тот… Ты тоже, Хайнэ, не понимаешь, насколько он мне омерзителен».

Сострадание и презрение — что к брату, что к себе — боролись в её душе.

Она развернулась и вышла из комнаты.

Походив по коридорам в бесцельном мучении, Иннин вновь спустилась к Хатори.

Тот лежал на полу на спине, подложив под голову локоть и глядя в потолок с таким выражением, с каким бы мог глядеть на плывущие в небе облака, находясь посреди цветущего поля — задумчивым, расслабленным, безразличным.

— Хайнэ жалок, — зачем-то сказала Иннин, хотя не собиралась ни в чём обвинять брата.

— Я знаю, — к её огромному изумлению, равнодушно ответил Хатори. — Но мне-то что до этого. Я его люблю.

Иннин вдруг, к собственному ужасу, почувствовала, что готова разрыдаться и, рухнув на колени, уткнулась лицом в его грудь.

— А меня?.. — прошептала она. — Меня любишь?

— Да, — сказал Хатори, погладив её по волосам. — Тебя тоже люблю.

Так они лежали, обнявшись, на сыром полу камеры, и сверху, с потолка, на них капала вода.

«Я должна попытаться устроить ему побег, — думала Иннин, перебирая длинные ярко-рыжие пряди, даже здесь, в темноте подземелья, тускло светившиеся и отливавшие червонным золотом. Внутри у неё что-то дрожало, разгоралось, мучило сладковатой болью. — Это единственный шанс… Но если даже у меня получится, Даран сразу поймёт, кто виноват, и не простит меня. Я должна бежать вместе с ним».

Она прижалась к Хатори сильнее и, отчётливо ощутив внутри себя характерную дрожь, хотела тут же отстраниться, но поймала себя на этой инстинктивной реакции и захотела нервно рассмеяться. Даже сейчас, в такой момент, реакции, вбитые в неё Верховной Жрицей, были сильны и почти что пересиливали инстинкты здорового, молодого тела.

— Обними меня покрепче, — попросила Иннин, закрыв глаза. — Ещё сильнее. Так, чтобы было больно.

Хатори выполнил её пожелание, не жалея её — так, что у Иннин хрустнули кости, и она едва удержалась от вскрика.

Это было хорошо, это было правильно и приятно, ей хотелось, чтобы он и дальше не отпускал её.

— Мы сбежим, — проговорила Иннин, дрожа и не открывая глаз, и, стиснув Хатори в объятиях, перевернулась на спину. — Ты, я и Хайнэ, как ты предлагал как-то раз. Будем бродяжничать до конца жизни.

— А твоя мечта стать жрицей? — спросил Хатори, прижимая её к полу.

Рыжие волосы падали ей на лицо, смешно щекотали кожу, пахли как-то странно — сухой полевой травой, жарким солнцем…

— Ты смеёшься, — задыхаясь, ответила Иннин. — Разве эта жизнь имеет что-то общее с моей мечтой? Я не хочу этого. Я хочу быть с тобой.

Всё ещё не открывая глаз, она нащупала ворот его рубахи и, проскользнув под неё рукой, провела пальцами по груди.

Хатори замер и весь напрягся.

— Иннин… — раздалось после продолжительной паузы. — Я…

Голос его был хриплым, немного растерянным.

В этом голосе было многое — и признание, и чувство вины, и попытка остановить себя, и предупреждение, что ещё мгновение — и остановить себя он уже не сможет.

— Я знаю, — просто сказала Иннин. — У нас есть немного времени.

«Пожалуйста, пойми то, что я не могу тебе сейчас сказать словами, — мысленно молилась она. — Пойми, что мне это нужно, пойми… и не останавливайся».

Прошла ещё, казалось, целая вечность, прежде чем Иннин почувствовала, как чужие руки осторожно и немного неумело стаскивают с неё накидку.

Жар накатывал на неё волнами, так что всё тело болело, как от пыток; она замерла, изогнулась, делая вид, что помогает Хатори избавить её от одежды, а на самом деле — пытаясь найти то положение, в котором эта невыносимая, мучительно-сладкая боль была бы не столь сильна.

— Иннин, — проговорил Хатори, тяжело дыша. — Ты не откроешь глаза? Не посмотришь на меня?

Она пересилила себя; полумрак темницы обжёг глаза, точно яркий свет солнца.

На мгновение Иннин охватило лёгкое недоумение — камера? подземелье? — как это так, ведь они же были в чистом поле, среди цветов…

Она тихо засмеялась и тут же осеклась, глядя в лицо Хатори.

Она уже была полностью обнажена, он — нет.

Чуть отстранившись, он опирался на пол локтём и рассматривал её.