Императрица поднялась на ноги.

Боль в мышцах прошла благодаря массажу, однако как будто бы переместилась из шеи в виски; от мучительных приступов головной боли не помогали и лучшие средства жриц.

Окончательно разочаровавшись в их искусстве, Императрица не торопилась снова звать мужа в свою постель.

А что если и хвалёный любовный напиток окажется так же бесполезен?

После такого унижения ей придётся казнить и собственного мужа, и всех жриц разом — а на это Императрица, при всех её учащавшихся приступах бесконтрольной злобы, пойти не могла.

Что ж, оставалось удовлетворяться мелкой местью — вроде казни этого рыжего мальчишки, который не был урождённым Саньей, и на которого Таик было, в общем-то, глубоко наплевать, как и на веру в Великую Богиню, во имя которой обвиняемого приговорили к смерти.

Что ж, по крайней мере, это зрелище развлечёт её.

По-хорошему подобное «торжество правосудия» должно было проводиться на центральной площади, так, чтобы отовсюду стеклись толпы зрителей, и чтобы было их не меньше, чем в тот день, когда Онхонто и его будущая жена проехали по улицам города, но в глубине души Таик сомневалась.

Станет ли казнь приёмного сына госпожи Санья тем актом устрашения, которого жаждала Императрица, чтобы приструнить подданных?

Или народ только порадуется тому, что на костёр попал знатный человек, а знать, в то же время, отвернётся от неё?

И перейдёт под знамёна Эсер, тянущей, тянущей свою призрачную длань к столице из своего приморского благодатного рая…

При одной мысли об этом Таик задрожала, и по спине у неё скатились капли ледяного пота.

«Если я всё же ошибаюсь, и Ты где-то есть, то сделай так, чтобы я смогла увидеть, как эту гадину четвертуют, — с невыразимой злостью подумала она. — Хочу увидеть, как из её могучего, драконьего тела вытекает вся кровь, до последней капли. Хочу убить её своими руками!»

— Ускорьте приготовления, — приказала Императрица, с трудом сдерживая ярость в голосе. — Пусть вероотступник будет предан огненной смерти возле Павильона Скорби.

Когда снаружи начало темнеть, она спустилась в сад в окружении небольшого числа прислужниц.

Возле Павильона Скорби уже успела собраться большая толпа людей, хотя о казни не было объявлено официально.

Часть из них — в основном, женщины, служившие во дворце, но не имевшие отношения к жрицам — выглядели расстроенными и то и дело прижимали носовые платки к глазам.

«Чувствительные дуры, — с ненавистью подумала Таик. — Для них это ещё одно развлечение — предаться жалости к красивому молодому мужчине, погибающему во цвете лет».

Подданные при её появлении рухнули на колени, но все эти жесты покорности и уважения, которых ещё совсем недавно так жаждала принцесса, теперь не доставляли ей никакого удовольствия.

«Всё равно в глубине души они ненавидят и презирают меня, — думала она и тряслась от злости. — Как только я прохожу мимо, они поднимаются с колен и смеются у меня за спиной!»

Она обвела собравшихся глазами и не увидела Онхонто.

— Почему не позвали Господина? — спросила Таик гневно.

— Господин просил передать, что плохо себя чувствует, — со страхом поклонилась одна из служанок.

«Боится это видеть! — мелькнуло в голове у Таик. — Что ж, это хорошо. В прошлый раз он демонстрировал мне своё хладнокровие, но надолго его не хватило».

И она, наконец, почувствовала некоторое удовлетворение.

Чуть успокоившись, она во второй раз оглядела зрителей казни.

В их числе она увидела Хайнэ Санью, имевшего весьма болезненный, но в то же время более спокойный, чем можно было ожидать, вид; его сестру, казавшуюся молодым подобием Даран с её характерным каменным взглядом статуи; саму Даран, равнодушно смотревшую на приготовления, и, наконец, Главного Астролога, который всё время глядел куда-то вдаль, казалось, избегая взглядов.

Таик усмехнулась и приказала привести обвиняемого.

Его привязали к столбу, хотя особой необходимости в этом не было — обездвиживающее зелье не давало ему возможности сопротивляться, но Таик, в последнее время подвергавшая сомнению все достижения жриц, хотела действовать наверняка.

Обвинение ему прочитала госпожа Агайя, и Таик осталась довольна тем, как твёрдо и властно прозвучал её голос при словах: «Преступление против веры и государства, против Великой Богини Аларес, нашей покровительницы и защитницы, и против Дочери её, Светлейшей Госпожи».

Обвиняемый молчал и не отрицал своей вины, но вид у него был… наглый.

Таик поймала на себе прямой взгляд тёмно-красных глаз, и вдруг её всю затрясло. Глаза, багряные, точно кровь! Кровь Санья!

И хоть эта врождённая особенность внешности никак не могла быть злой насмешкой со стороны обвиняемого, Таик показалось, что это именно насмешка и есть.