Она покачала спящего Александра, который завертелся у нее на руках.

– Выйди к нему с этим ребенком, - спокойно ответила Феофано. – Выйди – и посмотри, где лежит граница его благородства!

Она рассмеялась.

– Хотя Леонард безумец, вроде Валента, - так что все может быть.

Лакедемонянка взглянула на итальянскую няньку, которая дремала в другом углу под стук колес; а может, только притворялась спящей. Хотя обе госпожи знали, что она не выдаст их патрикию Нотарасу: женское союзничество, которое не требовало общности веры и даже общности крови. Женщины всегда рассчитывают все за всех!

– Аспазии скоро рожать… а я ее бросила, - вдруг сказала Феодора.

Подруга ласково улыбнулась.

– Ничего … когда она будет рожать, будет молиться тебе, и все пройдет хорошо.

Феодора поежилась – ей всегда было не по себе, когда лакедемонянка говорила такие вещи. Да и в окно задувало – она приподнялась и плотнее задернула занавеску. Московитка подумала о Марке, который сейчас, вместе с ее собственными воинами, ехал рядом с ними, охраняя женщин, которых раз и навсегда поставил выше себя. Вот образец рыцарства! Но Марк простой солдат, не видевший ничего далее окраины своей Мореи: у него и запросов таких никогда не было, как у Леонарда, ни телесных, ни духовных…

Увидев, что Феодора опять мучительно задумалась о будущем, Феофано встала с места и пересела к подруге. Приобняв ее за плечи, она завела колыбельную – странную песню, под звуки которой московитке грезился то звон мечей, гром давно отгремевших битв, то шум вечного моря, то шелест листвы, в которой вместе с ними прикорнули демонята-фавны и дриады. “Мы все – гости, странники в этом мире, - казалось, шептала царица. – Мы все здесь для того, чтобы учить и любить друг друга: и делаем это как умеем… Больше ничего не имеет значения…”

Они добирались до морейской столицы долго, неудобно – как всегда бывает с маленькими детьми – но без происшествий. Феофано заблаговременно послала письмо во дворец - влиятельным знакомым, с которыми не прекращала сношений, - и ее со свитой приняли хорошо.

Феодора не бывала в Мистре со времен Константина; и этот город опять показался ей неприветливым и надменным, как все византийские города, не согретые в памяти долгой привязанностью. Да эти белокаменные греческие города и строились так, чтобы поражать и повергать в трепет своим обликом: и пришлых варваров, и собственных граждан, лишь только они теряли по какой-то причине право на почетное гражданство…

“У нас никогда не было так, - подумала московитка. – Мы всегда любили и чтили и чужие народы, и свой собственный!”

Потом она вспомнила слова Феофано, - что московиты усиляются на имперский лад, чтобы не погибнуть, - и ей стало горько… и, вместе с тем, отрадно. Кончалось детство теперь и русов…

Когда Феодора с сыном устроилась в отведенных ей покоях, Феофано удостоверилась, что все в порядке, и сказала, что пойдет разыщет Леонарда Флатанелоса.

– Может быть, я сейчас не найду его… но, когда найду, я приведу его к тебе, - предупредила лакедемонянка. – Конечно, в гинекее станут говорить… но это лучше, чем вам гулять по городу вдвоем.

Феодора, утонув в своем высоком и глубоком кресле, закрыла глаза, вокруг которых легли тени.

– Веди, только поскорее… не могу больше ждать, чего сама не знаю!

Феофано улыбнулась и, склонившись к подруге, поцеловала ее. Потом поцеловала ее руку, лежавшую на подлокотнике, и, бесшумно ступая, вышла из спальни.

Оставшись вдвоем с Магдалиной, не считая спавшего в колыбельке сына, Феодора обернулась к няньке:

– Ну что – как ты думаешь? Стоит нам привечать его?

Магдалина улыбнулась и натянула на щеки свой белый головной платок, так что теперь виднелись только светлые, обесцвеченные годами глаза:

– Как вы сами себе думаете, госпожа… Люди, когда спрашивают совета, ждут не чтобы их отговорили, а чтобы с ними согласились, - а делают все равно по-своему!

Феодора хмыкнула, удивленная справедливостью этого замечания.

– Хорошо, Магдалина… Ты с ребенком выйдешь, когда он зайдет, – или останешься здесь?

– Лучше уж я одна выйду, а дитя пусть останется, - сказала кормилица.

Феодора поняла, что Магдалина вовсе не спала во время того разговора в пути. Она улыбнулась.

– Спасибо, дорогая.

Магдалина улыбнулась и опять затаилась в своем углу, где сидела и вышивала Александру рубашку. Феодора же не могла ничем занять ни руки, ни ум. Она едва сидела на месте при мысли о том, что сию минуту, может быть, войдет комес Флатанелос – человек, с которым она обменивалась столькими пылкими признаниями через столько лет, земель и морей! Разве можно вообразить более поэтическую любовь? Это Феофано научила ее поэтизировать такую измену мужу!

Конечно: это ведь называется куртуазным рыцарством, на франкский манер, и Леонард именно так и думает… Он столько времени провел в отсталой, дикой Европе…