Феодора встала, прошлась по комнате – потом вернулась к креслу и села. Щеки горели пожаром. Она поправила прическу – темные косы, уложенные вокруг головы, как у нимфы с итальянской картины; расправила свою тунику и дорогой плащ, который преломлялся блистающими складками до самого пола, когда она садилась. Феодора нарочно не снимала плаща: не только потому, что в комнате было зябко, но и чтобы выглядеть построже.

А потом в коридоре раздались шаги, показалось мерцающее пламя светильника в руке проводника, на порог легла тень… и появился он.

Это первое движение навстречу вышло так просто и естественно, точно Леонард Флатанелос был старинный друг, которого Феодора привечала всю жизнь. Только румянец и восторженный испуг в карих глазах хозяйки выдали ее огромное чувство; и комес при виде этого выражения застыл, схватившись за косяк. Он изумленно и счастливо улыбался возлюбленной – огромный и сильный, прекрасный, свободный…

Потом быстро пересек комнату и упал на одно колено возле кресла Феодоры; он схватил ее руку и прижал к своим горячим губам. Феодора почувствовала, как уже успела увидеть глазами, что Леонард чисто выбрит.

Комес поднял голову, и Феодора рассмотрела его гладкое загорелое лицо вблизи: это отсутствие усов и бороды было непривычно, но заметно молодило его. Скоро она привыкнет к этой особенности и полюбит ее, как уже любила все, что примечала в своем поклоннике прежде…

Да о чем же она думает!

Феодора осознала, что думает о чем угодно – только бы избежать ужасной неловкости этого свидания. Она быстро оглянулась, ища взглядом Магдалину; но кормилица уже незаметно ушла, оставив свое шитье на столе.

Тут московитка ощутила, как обжигающая даже сквозь платье ладонь обхватила ее щиколотку, и комес припал поцелуем к ее колену. Феодора ахнула и хотела оттолкнуть его; но он не пускал, уткнувшись лицом в ее ноги. Это было восхитительно и страшно – но больше восхитительно.

Потом Феодора тихонько пошевелила ногами, и влюбленный пустил. Он поднял голову – карие глаза его сияли.

– Я понимаю, - сказал он. – Это все, что мне позволено.

Феодора хотела воспротестовать, но тут же поняла, как непристойно будет звучать возражение; покраснев до ушей, она промолчала. Комес тихонько рассмеялся.

– Не бойся… не бойтесь. Вам нечего бояться меня.

Феодора кивнула. Она была рада, что он перешел обратно на “вы”, по-европейски, по-римски, - как будто та лихорадка письменных излияний была не с ними двоими. Хотя ни он, ни она никогда этого не забудут.

Леонард сел рядом на табурет – он немного сгорбился, что, впрочем, нисколько не умалило его стати и силы, которой веяло от всей его фигуры. Феодора помолчала стесненно несколько мгновений, не зная, как продолжить разговор, - но тут выручил сын: загулил в своей колыбельке.

Мать встала и быстро подошла к Александру: проверила его. Мальчик был сухой, но его потребовалось поносить на руках, прежде чем он опять заснул.

Опустив ребенка назад на постель, Феодора обернулась к поклоннику – и увидела, что он улыбается: так же счастливо, как в первый миг, когда увидел ее.

Феодора нахмурилась.

– Чему вы улыбаетесь? – спросила она почти неприязненно.

– Я люблю детей, - просто ответил комес. – Всегда любил.

Феодора смешалась и отвернулась – она ощущала себя под его взглядом как под жарким солнцем, чьи благодатные лучи проницают все ее существо: это было даже не бесстыдство… а какая-то языческая естественность любви. То же самое она ощущала под взглядом Валента: хотя его страсть была по-мужски тяжелой, по-мужски подавляющей волю. А этот человек по-мужски же ее превозносил.

– Леонард… Комес, - произнесла она.

Подошла к поклоннику и опять села в кресло; их руки почти соприкоснулись, но больше они не делали попытки сблизиться. Комес внимательно и понимающе смотрел на возлюбленную.

– Этот мальчик – третий мой ребенок от мужа, - сказала Феодора; она невольно заломила пальцы. – Взгляните на мои волосы – в них уже седина, которую я скрыла в косах… Я не знаю, чего вы ожидали…

Комес поднял руку, и она замолчала.

– Я не стал бы лгать тебе, что безразличен к твоей красоте, - сказал он; Феодора встрепенулась, опять услышав “ты”, но Леонард Флатанелос качнул головой. – Нет, этот час – мой, и я буду говорить с тобой так, как мечтал все эти годы!.. Ты привлекла меня своей красотой раньше, чем я узнал тебя… но сейчас я люблю тебя. Кажется, что любил всю жизнь.

“И мне кажется так”, - подумала Феодора.

– Я не требую твоих признаний – я все вижу по твоему лицу, - продолжал критянин; он задыхался, несмотря на все свое самообладание.

Феодора опять попыталась заговорить, и он опять ей не дал.

– Я знаю, о чем ты думаешь! – воскликнул комес. – Я глубоко понимаю твою философию, хотя не читал твоих последних сочинений; но я читал твои мысли… Ты хотела сказать: для женщины очень часто признание в любви означает лишь то, что она готова отдаться.