Как бы хотелось оказаться обычным ребенком с доброй мамой, что по воскресеньям на ужин печет теплые и вкусно пахнущие пироги. С веселым отцом, что любит чинить кареты и целовать жену и детей. Как было бы здорово встречать его каждый вечером с работы, усталого но, тем не менее, счастливого снова оказать дома. Как было бы здорово помогать маме на кухне и в уборке. Каждый вечер вместе сидеть у камина, обсуждая новости и слушая, как отец читает твою любимую сказку. Старую. В которой каждое слово ты знаешь наизусть, но, тем не менее, любимую. Здорово было бы выгуливать собаку вместе с сестрой. Играть с маленьким братиком. Смеяться над его неуклюжей походкой маленьких еще кривых ножек. Отмечать вместе праздники и дни рождения, приглашая на них соседей и родственников. Делать для мамы открытку своими руками не боясь, что кто-то посмеяться над этим подарком. Как приятно было бы прийти со школы и похвастаться, что ты получил «отлично», зная заранее, что эта новость будет важнее даже чем сообщение о землетрясении.

Элизабет вдруг отчетливо представила себе картину с улыбающейся матерью в фартуке и с кастрюлей в руках. Отец в черном халате, испачканном смазкой, с какими-то деталями вокруг, и сажей на носу. Кэтрин на диване в спортивном костюме и игровой приставкой в руках. Маленький Даниэль в окружении мягких игрушек с розовыми щеками и светлым пушком вместо волос. На глаза неожиданно навернулись слезы. Никого не было рядом и смысла это скрывать тоже. Элизабет позволила чувствам вырваться наружу. И мечты о счастливой семье, уютном доме, и картинки с абсолютно иными членами ее семьи вдруг лопнули как мыльный пузырь. Что случилось тогда — четыре года назад? Почему ее семья стала такой, какая она есть сейчас? Почему ее, Элизабет, лишили родительской любви и семейного очага?

Элизабет вытерла горячие слезы со щек и хлюпнула носом. Еще никогда ей не было так тоскливо. Обычно она подбадривала себя фразами типа: «У меня ведь есть миссис Филс!» или «Мне и так не плохо!». Но, ни наличие миссис Филс, ни убеждение в непотребности семьи никогда не помогали. Она чувствовала облегчение лишь поверхностью души. Лишь одной оболочкой, но что до самой души… Там всегда было все понятно — пустота. Иметь таких родителей тоже, что и вовсе их не иметь. Но даже в отсутствие семье были некие плюсы — ты более менее убежден в том, что они тебя любили и любили бы, если бы были.

Элизабет отмахнулась от смутных мыслей и посмотрела на часы. Они четко указывали половину десятого. Время позднее, а глаза уже слипаются, даже пусть и не от желания поскорее заснуть. Неохотно натянув пижаму Элизабет, забралась в холодную и колкую постель и повернулась на бок. Из открытого окна все еще слышался вечерний гомон и голоса людей. Еще долго перед глазами Элизабет стояли картинки с доброй матерью и отцом и она не заметила, как они перешли в длинные и весьма неприятные сны, где Елена гонялась за Уильямом со сковородой в руках, а Кэтрин пыталась убедить Элизабет рассказать Скотту Вольтеру побольше.

========== Глава 7. “Все для школы” ==========

Утром Элизабет открыла глаза в скверном настроении. Ее никак не могла покинуть мысль, что она никогда не узнает какая из себя Академия Чародейского Искусства, какие там учителя, какие дети, какие классы. В голове то и дело эхом звучали строчки из письма: «… Академия Чародейского Искусства не может взять на себя ответственность за вас…». От злости Элизабет била нервная дрожь. Если бы не Скотт Вольтер с его магпрессовскими сенсациями, то она бы сейчас на всех парусах и с легким сердцем собиралась в Академию. А теперь ей приходиться закупать учебники и школьные принадлежности в школу для детей с необычными способностями. Что может быть хуже?!

В семь утра Элизабет разбудила миссис Филс. Старушка прибыла в квартиру поздно ночью и (к сожалению) привезла с собой хмурое настроение и расстройство. Служанка, покопавшись в шкафу, выбрала подходящую одежду и, повесив на спинку кровати, тихо ушла. Элизабет переоделась, заправила постель и, покормив любимых рыбок цветами акации, направилась в столовую. На кухне (в соседней комнате) стучали кастрюлями и тарелками поварихи. Молодая служанка Рита накрывала на стол, зевая чуть ли не при каждом приборе. Столовая в городе выглядела примерно, так же как и столовая в Литтл-Виладже, только без камина и семейного портрета Дэвидсонов. Его заменяла широкая картина с изображением опушки леса. Она отсвечивала зеленью в лучах восходящего солнца и сияла приятными нежными оттенками.

Элизабет скучающе стала у окна. Хеалинг бодро просыпался. Люди спешили на работу. У входа в здание приземлился афтор, а за ним, поблескивая золотом, шикарная карета. Вмиг дверцы распахнулись, и дворецкий в алой форме подал приезжей даме руку. Синее пятно ее плаща поплыло по тротуару к входу в дом, а красное пятнышко дворецкого видимо объясняло афтору, где припарковаться. Элизабет отвернулась от окна, и ее сердце упало. В дверях комнаты стояла Кэтрин. Девушка в светло-молочной платье, с собранными на затылке каштановыми волосами, застыла с самодовольной улыбкой на лице.

— Привет, звездам «Магпресса»! — с издевкою сказала Кэтрин и прошла к столу.

— Доброе утро, — пропищала служанка Рита ей и продолжила сервировку стола.

— Убирайся отсюда! — властным тоном приказала Кэтрин, даже не взглянув на Риту.

— Но…

— Пошла вон! — прикрикнув, повторила Кэтрин, и девушка со слезами на глазах поспешила подчиниться приказу. — Хороших ты себе друзей выбираешь.

— А это уже не твое дело! — сквозь зубы прошипела Элизабет.

— Ну, как же, ведь это я по версии Скотта Вольтера, боюсь острых предметов, — продолжала язвить сестра и самодовольно усмехаться, глядя на свое отражение на тыльной стороне серебряной ложки.