Когда Мадди вернулась, Катарина уже спала. Бледное, зеленоватое лицо, тени под глазами.

– Ох, ну попадешься же ты мне, дерр белатор, - вздохнула ванен Скомпф.

Спать не очень хотелось, поэтому она просто прилегла рядом с подругой и вытащила блокнот.

Мадди хотела после Отбора продать свои подарочные украшения и открыть лавку. Потому что... потому что солеварня ее уже не прельщала. Пример матери был более чем красноречив. Нет, она, Мадди, умеет по хозяйству. И вязать любит, но только зимой и под настроение. А то всю молодость ради общего дела горбатиться, а потом муж одумается и возьмется за управление налаженной торговлей. А чего ж не поуправлять, коли все как хорошо смазанный механизм - работает без сбоев.

Гневно засопев, Мадди поправила пару циферок и в красках представила, как остается закрытая в своих комнатах. При детях и собаках. При чем тут собаки, она сама не знала, но обидно было почти до слез.

Так или иначе, а ей все равно нужно около пяти сотен. Если загнать украшения коллекционерам, может получиться куда больше. Но, скорее всего, придется продавать в виде лома.

Тяжело вздохнув, ванен Скомпф убрала блокнотик и прилегла на подушку. Размышляя о будущем, мечтая, она сама не заметила, как задремала.

Из дрёмы ее вырвал звон и заполошный вскрик Катарины, которая подскочила на постели.

– Что происходит?
– коротко спросила Мадди.

– Похоже, это Альтгар. Он изменил стол, чтобы иметь возможность со мной связаться, - тихо сказала Катти.
– Я боюсь.

– Думаешь, дерр белатор лично из стола вылезет?
– хмыкнула сонная Мадди.

И в этот же момент затрезвонил будильник. Чудо артефакторной мысли резво соскочило с тумбочки и ушустрило под кровать.

– Что это?
– ошеломленно спросила Катарина.

– Я очень, очень плохо просыпаюсь по утрам, - поморщилась Мадди.
– Сейчас слазаю за ним.

Но ловить разбушевавшийся будильник пришлось вдвоем - он до последнего не давался в руки. А когда его выключили, еще и водой в лицо плеснул. Напоследок, так сказать.

– Какая прелесть. Мне тоже такой нужен. Брату.

– Как освободимся из дворца, дам адресок. Ну что, пошли смотреть на великие извинительные дары?

– Он не может ничего подарить мне, - покачала головой Катарина.
– До конца Отбора что-либо дарить может только принц.

– Да? А мне Лиаду тихонечко подарил браслет. Простенький, из речного жемчуга.

Катти замерла. Она не знала, говорить ли Мадди об истинной личности ее возлюбленного или не стоит?

– Ну давай, давай, мне же любопытно, - поторопила подругу ванен Скомпф.

Содержимое стола удивило обеих.

– Мох и глина?
– Мадди вскинула брови.
– Это какое-то придворное иносказание? Вроде «я виноват, готов искупать всю жизнь, собирая чернику на болоте»?

– На болоте клюква и брусника, - не смогла не поправить Катарина. Высказалась и превратилась в слух, потому что в комнате зазвучал усталый, какой-то обреченный голос Альтгара.

– Катти, я не называю тебя «любимой», потому что потерял это право. Я причинил тебе боль. Дважды. Я должен был рассказать тебе обо всем иначе, но... Но я хотел, чтобы об этом ты узнала от меня, а не от «доброго человека». Прошу, прочитай то, что я тебе написал. И посмотри на то, что не нашло своего адресата - тебя.

Голос белатора растаял, как и небольшая искорка, парившая над столом. И только после этого Катарина увидела, что среди месива мха, земли и глины угадываются какие-то вещи, пергаментные трубочки и большое, плотное, чистое письмо.

Девушки переглянулись и, не сговариваясь, взялись за руки. Катти прикусила губу, а вдруг, вдруг там что-то, что сделает ситуацию хуже? Вдруг там что-то совсем уж непростительное?

– Как думаешь, что там?
– шепнула Мадди.

– Не знаю, - Катти зябко поежилась.

– Возьми конверт, он явно моложе всего остального. Возьми-возьми, в этом всем разбираться надо. Ковыряться и гной выдавливать. Иначе тебе потом житья не будет - будет у тебя этакий душевный фурункул.

Катарина нервно хихикнула и протянула руку к конверту. Едва она его вскрыла, оттуда вылетела иллюзорная, нежно-голубая птаха. Она растаяла в воздухе, подарив вместо себя дрожащий выдох и явственное «Спасибо!».

Глубоко вдохнув, Катарина вытащила плотный лист. Он был весь исписан знакомым, прыгающим почерком. Так писал сын мельника. Хорошо, что раньше ей не довелось столкнуться с почерком Альтгара. Могла бы умом тронуться.

«Я не буду писать о своих чувствах. Я хочу доказать их делом, а если говорить о них, то только тебе. Лично. Я бросил тебя на целый год. Этому нет прощения. Но возможно, если ты узнаешь, чем и как я занимался, тебе станет чуть-чуть легче».

Катти оторвалась от строчек, шмыгнула носом и замерла, глядя в одну точку.