Он повернулся на юг, вгляделся, и хмыкнул – впрочем, ожидая увидеть нечто подобное. Далеко впереди, приблизительно на том расстоянии которое отделяло стержень от башни, он разобрал новую искру. Искра была прозрачно-белой, будто менее плотной по сравнению с башней; но определялась совершенно явно.

– Или еще одна такая башня, – он всмотрелся изо всех сил, – или, скорее всего, еще одна такая штука... Ладно, а что делаем с этой?

Он повернулся к стержню и ударил его ногой. Затем сошел с площадки, прогулялся в поисках булыжника, нашел подходящий, вернулся и обрушил его на кристальный шар. Булыжник раскололся на две половинки, не причинив шару никакого вреда – ни царапинки.

– Ну да. И мне должно быть стыдно за такое варварство. Я, в конце концов, тоже цивилизованный человек.

Марк оглядел сине-зеленый простор, сделал пару глубоких вдохов, насыщаясь чистейшим свежайшим воздухом – теплым, сладковато-терпким в аромате нагретых трав. Потом посмотрел на север, на сверкающую точку башни, потом на юг – на прозрачную искру следующего в этой загадочной цепи объекта.

– Интересное дело... Насколько можно понять, между дорогами здесь, кроме этих отверженных, никого не бывает. Вся активность тут вдоль этих дорог. Вроде бы так – вспомнить, хотя бы, как тот, в униформе, испугался сходить с дороги... Какой вывод из этого можно сделать? Что между дорогами чего-то нет – чего-то для них тут критически важного. Нет вообще, или катастрофически не хватает. Но эти стрелялки, тем не менее, тут стоят, следят и стреляют.

Он снова обернулся на север, к ослепительной точке башни.

– И вся эта хрень очень интересно располагается, – он опять огляделся. – Еще метров тридцать – и башню будет не видно. Скроется за тем подъемом.

Затем снял с плеча сумку, вытащил кусок материала, накрывавший поднос с тем суперфруктом; материал спрятал за пазуху, пакет и бутылку бросил в траву (приходится здесь сорить, увы), а сумкой накрыл сверкающий гранями шар. Затем соскочил с площадки и, рискуя полететь кувырком и сломать шею, помчался вниз направо на север – где океан зеленой травы протыкала черной точкой Эйнгхенне.

– Дай мне свой индикатор, – едва переводя дыхание, он отобрал у девушки шарик.

Затем медленно пошел обратно. Он шел, шел и шел, и шарик не просыпался – капля сочного мрака под сеткой искрящихся граней. Вот, наконец, подножие склона, на котором торчал стержень с надетой сумкой. Ничего не происходило. Марк побежал назад.

– Все ясно, – сказал он, вернувшись. – Мне только вот интересно – ты сама это знаешь? Вот эта вот хрень, – он указал на юг, – питается вон от той, – он махнул на север, в сторону сверкающей башни. – Либо питается, либо получает сигнал. А скорее всего, и то, и другое. Другого объяснения я не найду. Но если шарик – твой как бы прокси, то тебе можно идти! Пошли!

– Пошли, – сказала Эйнгхенне и, наконец, улыбнулась.

– Сообразительная, – хмыкнул Марк и вернул ей кулон.

Они осторожно двинулись дальше. Девушка не сводила глаз со своего кристалла. Они спокойно прошли зону обстрела и стали приближаться к холму, на котором сверху определилось сверкание очередного объекта.

– Подожди, – Марк тронул ее за плечо. – Стой здесь... Лер-гаарейнгет, – вспомнил он.

– Сеймергет, – засмеялась Эйнгхенне.

Он взлетел на вершину и увидел такой же стержень, с таким же камнем, торчащий из такой же площадки. Хрустальная сфера искрилась солнцем, тая в глубине космический мрак.

– Плохая у вас система, ребята, – сказал Марк, углядев на севере вершину склона, на которой остался предыдущий объект. – Хотя еще как сказать, – хмыкнул он, вспомнив растворившихся в искристом огне людей – тогда, в первый день. – Да и вообще – это только я такой тут красавец.

Затем обернулся на юг, ожидая обнаружить очередную искру, но сколько ни вглядывался – пока глаза не заслезились от напряжения, – ничего похожего не разобрал. Зато увидел очередную дорогу – и сначала даже не понял, что это была дорога. Серая шпага, привычно прорезая пространство, была совсем непривычно тусклой, безжизненной. Либо она не светилась этим своим узором, либо узор на ней просто отсутствовал.

День уже клонился к закату; красноватое солнце зависло над горизонтом, проливая косые лучи и трогая зелень травы золотой бахромой. Западные склоны холмов приобретали загадочный изумрудно-оранжеватый оттенок, волшебным образом гармонирующий с холодеющим матовым сапфиром неба. В другое время Марк бы стоял и разглядывал такую шикарную композицию цвета пока бы она не исчезла; сейчас надо мчаться обратно.

– Эгхаргентде! – сказал он, едва отдышавшись, и вытянул руку на юг.

– Оостейнгдетт-гго, – закивала Эйнгхенне. – Таахейнгес, ммейхеммдетто!

Они заторопились дальше. Марк шел расслабившись – в том плане, что уже был уверен насчет очередных стреляющих железяк. Однако девчонка – даром что энергия к ней возвращалась, а с ней бодрость и оптимизм – шла сдерживая напряжение. Во взгляде, который снова горел янтарно-золотыми искрами, по-прежнему скрывалась тревога.

– Хотел бы я знать чего ты боишься, – хмыкнул Марк наконец. – Никто стрелять не будет!

– Эттаг гаххеттерг, – девушка указала на юг. – Ведхетт такхедеххентде.