Он вышел из трапезной и направился к противоположной арке, в которой по-прежнему находилась платформа с ужасным ящиком. Из дверей слева от арки вышел «униформист», свернул в арку и растворился во мраке.

– Стой! – закричал Марк и сорвался.

Подбежав к человеку, он увидел у того в руках давешний жезл с шариком-многогранником.

– Ну-ка, продолжай... А я посмотрю что ты делаешь.

Человек, окинув Марка индифферентным взглядом, с такой же безразличной монотонностью – словно ученик зубрящий постылому преподавателю очередное постылое стихотворение – произнес заклинание и тронул шариком жезла стенку черного ящика. Шарик загорелся рубином; мягко-сочно-густым, и каким-то таким мягко-жарко-приятным, в стылости раннего утра, что его захотелось взять в руки, подержать и погреться.

Откинутая стенка ящика поднялась и замкнула объем. Серый пробубнил еще одно заклинание; платформа отделилась от пола и зависла на небольшой высоте.

– Стой, – Марк схватил человека за локоть.

Тот обернулся и опустил руки. Марк шагнул к платформе и осторожно тронул ногой. Платформа подалась очень легко – этого слабого импульса ей хватило, чтобы отскользить и удариться в стену. Ударившись, она оттолкнулась и вернулась в исходное положение.

– Убери этот гроб, – Марк тронул черную стену короба и перевел руку в сторону.

«Униформист», как видно, собирался продолжить манипуляции с грузом, но Марк схватил его за руку.

– Убери его к черту!

Он снова тронул черный контейнер и снова указал в сторону, пытаясь донести до работника свою мысль. Тот уставился на него с тупым безразличием; Марку даже показалось, что глаза у того стеклянные. Тогда он надавил на стенку – ящик без труда сдвинулся с места, а платформа при этом осталась на месте как влитая.

– Отлично, – он хмыкнул и подвинул ящик в другую сторону – наружу, по направлению из двора.

Огромный гроб сдвинулся на полдлины и упал краем с платформы. Марк осторожно дал платформе пинка – она тронулась из арки во двор и выскользнула из-под ящика. Гроб с глухим стуком рухнул на точеную кладку; платформа проплыла еще несколько метров и остановилась. Серый простоял все это время так будто ничего не происходило; шарик на жезле горел горячей звездой, на которую было просто приятно взглянуть в холодной свежести раннего утра.

Аккуратно пиная платформу, Марк довел ее до трапезной и вбежал в помещение. Эйнгхенне по-прежнему находилась за крайним столом, сгорбившись над сложенными руками. Он подбежал и тронул ее за плечо.

– Пошли. Вернее, поехали.

– Таахенгме-ле, – едва слышно проговорила она.

– Я это понял, – Марк взял посох и протянул его девушке. – Держи.

Она взяла посох – Марку показалось, что он стал весить для нее сто килограмм, – и, опершись на него, попыталась встать. Она не смогла даже подняться из-за стола; Марк взял ее на руки и понес. Вынес во двор, под ясное свежее холодное небо, и осторожно посадил на платформу.

– Ддекхенгсей-ка? – Эйнгхенне улыбнулась слабо.

– Я понял только одно – отсюда надо драть без оглядки.

Он наклонился, рукой провел платформу под аркой, вывел на площадь, увлек вправо, к западному лучу дороги – которая продолжалась и продолжалась в свою бесконечность.

Солнце уже поднялось, и лилось теперь прохладно-розовыми лучами по полотну дороги. Узор отсвечивал глубокой синевой неба; перламутровая полировка плит, казалось, впитала небесный сапфир, и переливалась теперь сочно-синими бликами. Склоны холмов кутались в полупрозрачную дымку – подсвеченную изнутри звездочками росы, горевшей в розовом золоте рассветного солнца. Антураж был настолько спокойным, настолько благостным, настолько умиротворяющим, что события вчерашнего вечера и сегодняшней ночи перестали внушать угрозу.

Марк шагал, подталкивая платформу – она держалась дороги сама собой и прощала все погрешности в управлении. Оставалось только толкать ее когда скольжение замедлялось; запас хода после толчка получался немалый, и подталкивать приходилось лишь через тридцать-тридцать пять метров. Полную свободу передвижения платформе, как видно, ограничивал только маршрут дороги. Марк шел и продолжал размышлять-удивляться – каким образом вся эта нереальная технология вязалась с кучей трупов, посредством которой они здесь перевозились.

Эйнгхенне сидела, безучастно уставившись перед собой в точку, куда стремилась перспектива дороги, и даже не оглядывалась по сторонам. Казалось, даже янтарная медь волос потускнела, покрылась какой-то пылью.

Холмы расступились в обширную низменность, ограничив огромным кольцом по всему горизонту. Время шло, солнце поднималось, день разгорался, изумрудная даль долины разогревалась. Дымка с мерцающими звездочками росы испарилась; небо наливалось августовской жарой.

– Тебе не жарко, – отважился, наконец, заговорить Марк, – в этой хламиде? – он осторожно дернул черный мешок.