– Курсант Марченко! Почему не подчиняетесь власти? – обратился ротный к вытянувшемуся и слегка пошатывающемуся Ивану.

– Ваше сиятельство, фараоны проклятые у меня в деревне последнюю корову свели со двора за недоимки. Вот я и напился…

– Так надо было ко мне обратиться, а не напиваться, – укоризненно покачал головой князь. – А городовым надо подчиняться. Они слуги государевы, как и мы.

Ивана увели. Вскоре его определили в штрафной батальон. Не помогли ни ходатайство ротного, ни причина, по которой гвардеец напился. В штрафном батальоне ему, муштруя, вешали на плечи не один мешок с песком, а два.

– Встретиться с Иваном вновь мне пришлось только в конце 1905 года, – рассказывал мне отец. – Печальная это была встреча. Мы возвращались с японского фронта. Ехали в теплушках. На улице трескучий мороз. Где-то под Иркутском к нам забросили в вагон Ваню Марченко в одном исподнем. Он был смертельно пьян и всё время бормотал: «Я гвардеец-преображенец…» Услышав это, служащие станции решили избавиться от солдата, который попал к ним неизвестно откуда.

Оказывается, Иван тоже был на фронте, в том же штрафном батальоне. Отличился в штыковом бою. Ждал, что его помилуют, и не дождался. На обратном пути сбежал и скитался по станциям.

А через несколько остановок Ваню арестовали. И на этом следы русского богатыря Ивана Марченко затерялись.

Вообще в жизни отца было много эпизодов, которые крепко связаны с историей государства Российского на самых переломных ее этапах.

Вот, например, такой…

В первых числах февраля 1917 года военврач Павел Свирщевский принимал раненых на втором этаже замка некоего барона в Баварии. Лежачих и ходячих больных после Брусиловского прорыва уйма. Халат и руки доктора постоянно в крови. Он уже валится с ног после бессонной ночи, но уйти нельзя, нет замены. А тут ещё телеграф. Аппарат стоит на антресолях. Раненые лежат полукругом, а внизу уже вторые сутки бушует солдатский митинг. Солдаты побросали окопы, братаются с немцами, не подчиняются офицерам. Шум и гам невообразимы, и вот через этот хаос стонов и криков пробивается стук телеграфного аппарата. В замке моментально устанавливается пугающая тишина.

– Доктор! Прими телеграмму! – кричит Павлу председатель солдатского комитета, который ведет митинг.

Доктор наскоро вытирает руки и бежит к телеграфу. Лента уже поползла по столу. Павел осторожно наматывает её на руки и идёт к концу антресолей. Внизу замерли митингующие…

– Читай, доктор, читай! Что стоишь? – кричат солдаты.

Павел подходит к окну, кладет ленту на подоконник, потом растягивает её на вытянутых руках и читает: «Всем! Всем! Всем! Западный фронт. Власть Верховного главнокомандующего и командующего фронтом низложены. Командующим фронтом назначается прапорщик Крыленко! Подпись: Ленин».

На минуту замок затих. Гробовая тишина. Даже раненые перестали стонать. И вдруг враз загудел солдатский улей:

– Как? Прапорщика! Командующим?!

Начальник штаба Западного фронта генерал Духонин не признал телеграмму Ленина. Аппарат управления фронтом работал в прежнем режиме. Рассылались циркуляры, хотя на передовой их уже никто не исполнял. Но ровно в час пополудни генерал Духонин выходил из штаба, который примыкал к замку, где находился госпиталь, прогуляться. Из соседнего здания, минуя охрану Главного штаба, спешили с папками под мышкой нижние чины. Охрану штаба нес батальон солдат 150-го Таманского полка. Часовые настолько привыкли к писарям с папками и бумагами, что пропускали их почти без проверки.

Дорожка, служившая Духонину для прогулок, пролегала параллельно той, по которой спешили в штаб другие военные, вытягиваясь во фрунт перед генералом. Создавалось впечатление, что ничего серьёзного не произошло. Генерал Духонин держал штабистов в строгости и педантично, каждый раз перед обедом, выходил прогуляться в скверик. Врачу Свирщевскому из окна второго этажа все это было видно как на ладони. Да и весь персонал госпиталя и ходячие раненые после ленинской телеграммы старались заглянуть в окно, чтобы увидеть генерала. Все ждали развязки…

И вот однажды, перевязав руку одному из раненых, доктор выглянул в окно. Как обычно, генерал Духонин не спеша шёл по аллейке. Навстречу ему параллельной дорожкой шёл писарь с папкой под мышкой. Поравнявшись с генералом, он не приложил руку к козырьку и не отдал честь.

– Что, служивый, свободу почувствовали? Доведёт она вас… – Генерал не закончил речь.

– Виноват, ваше высокопревосходительство, – с этими словами писарь рванул из-за борта шинели пистолет и почти в упор расстрелял начальника штаба фронта.

Так на глазах моего отца пал последний оплот царского самодержавия на Западном фронте российской армии.

Как же прав оказался высокообразованный российский генерал Духонин, не успевший закончить свою речь о свободе! Мнимая, обернувшаяся своей темной изнанкой, желанная свобода довела многострадальный народ Российской империи до жестокой гражданской войны между красными и белыми, зелёными и анархистами, большевиками и меньшевиками. И потекли по России реки крови. И захлебывающийся в них полуграмотный народ поднял руку на самого Бога.