Отомстив, затаился в тени. Думал, что задетая оскорблением, она начнет плакать, корить себя. Но когда Ана безмолвно съехала на холодную землю, догадался: ей плохо. Хотел подойти, однако вмешался случай: недоносок, шедший в отхожее место на заднем дворе, наткнулся на нее бесчувственную и попытался воспользоваться моментом.

Потерявший самообладание Асаар, ринулся на него, позабыв о снующих во дворе людях. И теперь, припоминая, что чувствовал в тот момент, задумался: что испытывает к Ане?

«Она — моя самка, а я — собственник. Не удивительно, что накрыло. Однако странно, что сейчас думаю о ней больше, чем об Аоле. Только ли из-за зова крови?»

От холода ломило пальцы, но они все равно казались ему грязными, пахшими Мирасом.

«Заодно отомстил за тебя, Нали, — ее слегка раскосые глаза, как у Аолы, нравились Сару. Две смерти вызвали бы много подозрений, пересудов и излишний интерес дознавателя, поэтому для грубой Уи он выбрал другое наказание. — Пусть живет опозоренная и помнит: рано или поздно, но за содеянное придется нести расплату».

Следовало согреться. Стряхнув руки, засунул под жилет и продолжил обход. Но под Анкиным окном остановился и, вспомнив, как укрывал ее продрогшую одеялами, ощутил тревогу.

«Нет, с твоим строптивым нравом и моим необузданным, дело ничем хорошим не кончится».

— В Хасе суровые зимы? — Анка помогала чистить овощи на кухне и размышляла, прикупить ли еще теплых вещей и сколько.

— Последние года два, — ответила Улка, шинковавшая капусту.

— Да всегда такие. Просто раньше покупали огненные камни, они и грели, и освещали. Не то, что сейчас, — с сожалением пояснила Лура. — Калана рассказывала, что раньше всегда пользовались только камнями.

— Дорогие они.

— Зато удобные, надолго хватало, и пожары не случались.

— Запретили колдовство, и хорошо. Простым людям камни все равно не по карману, — насупилась Улка из-за того, что ее поправили.

— И не говори. Бывало, пойдет женщина на рынок, отдаст монеты, а принесет домой вместо рыбы гнилую труху. Ведьмовское отродье голову заморочит! Тьфу на них! — согласилась кухарка.

— А мне соседка рассказывала, как охотник из ее деревни отправился в лес и вернулся со странной лохматой шкурой. Засолил ее и лег спать. А ночью проснулся от того, что дышать тяжело, на грудь давит. Открыл глаза, а страшилище живое сидит на нем, глазищами смотрит…

— И говорит человеческим голосом: «Отпусти-и, а не то съе-ем!» — пошутила Юлиана, напугав стряпух своим неожиданно сиплым голосом.

— Дура! — помахала рукой на лицо Лура. — Напугала, еще и с рассказа сбила.

— Прости, не со зла, — улыбнулась Анка. — Рассказывай.

— Не буду.

— Тогда я расскажу.

— Э, нет, сначала я!

— Ты же отказалась.

— Я передумала! Слушайте дальше…

Пока обсуждали, зачем охотник согласился пойти за хитрой тварью в лес, а потом сделать дудку из засохшего дерева с ведьмовского погоста, на кухню ввалился Вал.

От огромной корзины, что он принес, благоухало терпким, напоминающим сырость, грибным запахом, сушеными травами, зеленью и свежестью…

После произошедшего накануне Анке хотелось взглянуть на него хотя бы мельком, чтобы понять как держаться, но не стала. Она и так корила себя за слабохарактерность, однако поразмыслив, пришла к выводу, что это поведение Улаура было весьма странным, и он сам лез на рожон.

«Если человек безразличен или неприятен, кто ж полезет в штаны и начнет хватать за причинное место?!» — оправдание утешало, но сама мысль, что упустила великолепный шанс отмстить и усугубила свое положение, доводила до остервенения.

«И что нашло?!» — Юлиана не понимала. Внезапные приступы дикой похоти, слабость, обморок… — казались подозрительным.

«Или колдовство, или подсыпал что-то!» — сразу заподозрила Улаура, ведь ее странное состояние было ему как раз на руку. Однако не понимала, как смог провернуть это, если ела только на кухне, а он там один без присмотра никогда не оставался?

«Буду делать вид, что ничего не было. Каменное лицо, больше наглости, и вперед!»

Однако, когда Калана послала за яблоками, как назло столкнулись с Улауром у хранилища.

Анка боялась при встрече смутиться, покраснеть, но когда оказалась с ним лицом к лицу, поднялась такая злость, что не смогла удержаться и, преградив дорогу, тихо прошипела:

— Странная манера выказывать презрение! Впредь, прошу не натыкаться на меня в темноте и не распускать руки! — хотела гордо уйти, но он сдерзил:

— Будем считать, что ты хотела обратить мое внимание всеми возможными способами. Оттого старалась пахнуть и, презрев гордость, заговорила первой, — маска недоумка на мгновение спала, и она увидела его пронзительные, насмехающиеся глаза.