— Праотец велел огнем освещать путь невинно убиенных! — поддержали его шахтёры.

— А Праматерь запрещает буйство и разврат! — возразили крестьяне.

— С каких пор мы чтим предков выше воли природы?! Огонь — вот единственная стихия, способная очистить душу и тело от скверны!

— Тихая молитва и смирение — вот что действительно очищает!

Сирел получил не совсем тот ответ, что ожидал, когда спросил у трактирщика о трагедии в шахтах. Эту новость обсуждали весь день, шёпотом, но стоило приезжему поинтересоваться происходящим, как людей прорвало. Сначала они обвиняли в трагедии Управляющего шахтами, затем градоправителя, что решил увеличить доходы их маленького города за счёт продажи жёлтых кристаллов буйям, потом виноваты стали Жрецы, что не смогли предвидеть многочисленные смерти.

А теперь люди не могли сойтись в одном: как почтить память усопших? Жрецы предлагали ритуал огня, старый обряд, проводимый во времена войн с абаасами, Матери же считали ритуал пережитком прошлого, буйным и неуместным действием, который не выражает реальной скорби.

Люди разделились. Сирел, выросший в столице, был удивлён: в Индигире такие споры практически не возникали, ведь глас Матерей там почти не был слышен. Здесь же, в провинции, вера в заветы Праматери сильно возрастала. Крестьяне, что мирно возделывали землю, предпочитали тихий культ всепрощающей Праматери, избегали огня и заботились лишь о спокойствии вокруг себя, ибо только гармония и мир были приемлемыми условиями для земледелия и скотоводства.

Шахтёры же, как и все, кто принадлежал линии воеводы, часто рисковали жизнями, знали что такое риск, страх, смерть. Для них буйство стихии и яркие жреческие ритуалы были естественны и желанны. Праотец был их покровителем, а огонь — проводником во тьме.

Буйи, сидевшие у окна, заметно напряглись, глядя на свару. Тут кто-то из толпы обратил и на них внимание.

— Эй, вы, островитяне! Это всё ваша вина! Вам понадобились жёлтые камни, которые запретил добывать наш славный праимператор Азов!

— Бей их! — взревела толпа, вновь обретя единение.

Упали, с грохотом, тяжёлые дубовые столы, со звоном посыпалась на пол глиняная посуда. Толпа мгновенно вооружилась: крестьяне стульями, шахтёры кирками, и у каждого нашлось по заточке. Женщины сбились в кучу, визжа и стеная, трактирщик спрятался на кухне, заперев дверь.

Когда буйи успели вскочить со своих мест, никто не понял, но цветастая толпа вдруг резко ощерилась изогнутыми клинками. На широких лезвиях южных мечей, как в зеркалах, отражалась многоликая толпа.

— Немедленно прекратите! — Сирел встал меж враждующих сторон. — Вы забыли, как карается убийство, да ещё и иноземного купца? Хотите к Праотцу отправиться?

— Да кто узнает, если мы их за околицей прикопаем? И тебя вместе с ними!

— Значит, так вы чтите Прамать и Священный треугольник? — Сирел не сдвинулся с места. — Убьёте купцов, а потом и друг друга порешите, споря, как поминать усопших?

— У нас полгорода без родственников и кормильцев осталось! А они вон даже помочь не желают тела из-под завалов вытащить!

— Кто сказал? — раздался за спиной Сирела спокойный женский голос, сопровождаемый лёгким звоном бубенчиков. — Кто сказал, что мы не хотим помочь?

Женщина встала рядом с наследником. Тот на миг замешкался, ведь голос казался ему знакомым и повернулся, но она на него не глядела, обратив своё внимание на толпу. Оружие она не вынимала, голос не повышала, но весь ее вид нагонял на присутствующих какой-то дурман. Тяжёлый запах розового масла расползался по залу.

— Мы ждём. Ждём, когда ядовитый газ выветрится. Набираем добровольцев, чтобы войти в шахты. Вечером у градоправителя мы собираем всех, кто готов рискнуть своей жизнью и пойти с нами. Если вы так рьяно готовы бороться за своих друзей — приходите и присоединяйтесь к нам.

— Так бы сразу и сказали… — пробежал по толпе недовольный, но уже вполне мирный рокот.

Столы вновь поднялись, трактирщик выполз из укрытия с веником, ворча и собирая осколки.

Буйи же молча расплатились и ушли. Люди притихли, а потом всё вернулось на круги своя, будто и не было ничего. Зея нащупала руку наследника, когда тот опустился за их стол:

— Ты рисковал.

— Знаю, — Сирел покосился на её пальцы, судорожно впившиеся в его ладонь. — И рискну ещё. Вечером.

Пинега и Бурея нашли неприметное крыльцо, возле которого, на заборе, кто-то нарисовал силуэт кота, поднялись и постучали. Им открыла аккуратная старушка в карминовом платке, повязанном на голове.

— Жрицы совсем с ума посходили! Ритуал огня! В наше-то время!

— Да, Прамать бы не одобрила такого разврата!

— Жрицы — бездушны! Их ритуал лишён всякого смысла!

— Неужели нашему ордену больше нечего обсудить? — спросила Пинега громко, спускаясь в подвал, где собрались Матери. — Вы стали забывать, в чём наше отличие от жриц. Они — воплощение самой природы, её мощи и безжалостности. Мы — очеловечиваем её, даруем людям прощение и милосердие, принятие и понимание. Ваша нетерпимость — путь от гармонии!