Я мигом киваю: это не тот случай, когда буду спорить и пытаться делать что-то самостоятельно, так как могу только помешать его планам.

Этого Алеку достаточно, он почему-то даже не переспрашивает, не сомневаясь во мне. Возможно, впервые он и сам видит, насколько я веду себя покладистей обычного. Прежде чем юркнуть вправо, Алек на секунду переводит дыхание, смотрит на меня невероятно значительным взглядом, будто готов отдать сейчас всё за то, чтобы наши взгляды не разлучались, а затем без предупреждения уходит вбок.

Я не колеблюсь, прижавшись к дереву и зажмурив глаза, сразу начинаю считать. Пять. Выбегаю в том же направлении, что и Алек, выстрелы ещё гремят, сотрясая воздух, но ни одна пуля не проносится рядом со мной. Я изо всех сил удерживаю себя от желания оглядеться, вместо этого несусь вперед, лишь один раз примечая боковым зрением тёмную тень, двигающуюся меж деревьев. Ровно в тот момент, когда не слышится ни одного больше звука, я наконец останавливаюсь и оборачиваюсь.

Это была маленькая пробежка, совсем не выматывающая, но моё дыхание и пульс чересчур учащённые. Перевожу дыхание, закручивая волосы в жгут и пряча их за воротник, но внезапно краешком зрения замечаю на своей куртке что-то более тёмное, чем её ткань. Мгновение я в ступоре, у меня нет сомнений, что это кровь, но я определённо не чувствую боли и не вижу никаких отверстий…

Неожиданно слышу приближение, поднимаю взгляд и сразу вижу Алека, его скорость колоссальна, но даже при этом умудряюсь разглядеть, как он машет мне, чтобы я зашла за дерево. Я повинуюсь машинально, на миг забыв все свои мысли. Но когда Алек прижимается рядом со мной к дереву, и я поворачиваюсь к нему, уже знаю, отчего его лицо продолжает терять цвет.

— Бог ты мой, это ты ранен…

— Ничего серьёзного, — отмахивается Алек и даже умудряется сделать вид, что оно так и есть.

Хотя и маленькие морщинки всё равно появляются в уголках его глаз, когда выпрямляется, он по-прежнему верит, что я на это куплюсь. Первые три секунды у меня нет слов, смотрю на его лицо и только и могу что качать головой, словно если буду делать это более старательно, оно просто перестанет существовать. Но оно есть: мой взгляд падает вниз, правая сторона его куртки вся пропитана кровью, под рёбрами имеется маленькое входное отверстие.

— Скажи мне, пожалуйста, что это не пули Виктора, — выпаливаю я ещё довольно спокойно, по-прежнему парализованная на здравый рассудок.

Я чувствую, как к горлу подбираются эмоции, намеревающиеся его сковать. Всё, что я знаю, что грудь вот-вот разорвётся от нарастающей боли.

Алек жёстко поднимает мой подбородок, заставляя смотреть только на него, его пронизывающий взгляд приказывает собраться.

— Уходим, — говорит он строго.

Алек не ждёт, когда я приду в себя, одной рукой он разворачивает меня в ту сторону, где у нас оставлена машина, и подталкивает вперёд. Мои ноги оживают сами, но я иду, как в тумане, не чувствуя под ногами землю. Перед глазами пустота. В голове же мысли летят одна за другой, я пытаюсь вспомнить, как быстро яд парализовал меня в прошлый раз. Что говорил тогда Виктор? Если не изъять пулю, она будет медленно убивать? Как её изъять? И сколько у меня…

Неожиданно я слышу шиканье и резко останавливаюсь, понимая, что Алек на мгновение притормозил. Он держится за бок, его адамово яблоко дёрнулось, словно он пытается совладать с чем-то непосильным ему. На фоне сумерек его лицо совсем бледное и серое, покрытое испариной.

Мой голос дрожит:

— Алек…

Он поднимает на меня взгляд исподлобья и снова принуждает начать двигаться:

— Идём, Лена.

«Лена», — с этим внутри меня всё леденеет. Я стискиваю до боли зубы, чтобы не начать кричать, глаза застланы пеленой, а по щекам уже несутся слёзы. Я иду вперёд, заставляя себя совершать и совершать шаги, мой слух сосредоточен только на его тяжёлом, затруднённом дыхании.

Я не могу, не могу, не могу идти! — хочется закричать на Алека. Он не должен заставлять меня делать вид, что ничего не происходит с ним. Что всё будет нормально.

Но мной словно управляет кто-то другой: я просто иду, практически бесшумно, чтобы только и слышать, как шагает Алек. Изредка смотрю на него: он морщится, но не издаёт ни единой жалобы или звука, показывающего, с какой агонией ему приходится вести внутреннюю войну. Он изо всех сил старается двигаться быстро, но у него все равно это выходит недостаточно хорошо. В какой-то момент Алек просто останавливается и прислоняется спиной к дереву, закидывает голову и зажмуривается. Он старательно избегает столкновение наших взглядов, словно не может сейчас на меня смотреть.

— Ты должна идти, — говорит он, но его голос уже и близко не похож на то, что он пробует указывать.

Я хочу рассмеяться, хочу ударить его, хочу разреветься…

«Ты».

Мои эмоции заперты под стальным замком. Я подхожу к Алеку и беру его лицо в руки.

— Даже не смей этого повторять, Алек, — цежу я, неимоверно злясь на него.

Я по-прежнему хочу его ударить. До тех пор, пока его взгляд не находит мой — в этот момент я просто хочу перестать существовать в этом мире. Он смотрит на меня так, словно точно знает, что обречён.